Ваше Благородие

– Ага, полковника, – согласно кивнул фон Оффенберг. – Ты чаем ничего не попутал тут, господин подпоручик? Может быть, хочешь государыне всероссийской указывать, что ей надлежит делать, кого казнить, а кого и как миловать, а? – и он эдак остро взглянул на разошедшегося не в меру егеря.

– Ухх, ну вы и сказали, да нет, конечно, ничего я не хочу, – вздохнул Лёшка. – Просто жаль парня…

– А ты бы лучше себя пожалел, господин офицер. Будешь ещё раз дальше так орать, неизвестно где тогда окажешься вовсе. Чай не на Новгородском вече сейчас стоишь, а при военной службе государыни императрицы Екатерины Алексеевны, и указы её с её же решениями уж не тебе-то лично, господин обер-офицер, обсуждать. Это если ты, конечно, не хочешь кайлом в шахте махать и уголь с рудою там рубить. Доходчиво ли я тебе всё объяснил, Егоров?

– Так точно, ваше высокоблагородие! – вытянулся по стойке смирно Лёшка. – Виноват! Больше не повторится!

– Ну вот и хорошо, верю, – улыбнулся Генрих Фридрихович. – А всё-таки за языком своим следи, да и за языком своих подчинённых. Чтобы они, эти языки, куда не нужно бы вас не завели.

– Ну да ладно, сменим тему, ты с претензиями, оказывается, ко мне, а я-то уж думал, что поздравить пришёл, – и он хитро посмотрел на Лёшку.

Егоров нахмурился, не понимая, о чём речь, и вдруг увидел отличие во внешнем виде своего «куратора». Как же он раньше-то этого не заметил! На груди барона офицерский горжет был полностью золотым, а ранее имевший серебряный цвет ободок изменил свой цвет на жёлтый. А это значит что? А это то, что перед ним стоял целый господин полковник!

– Господин полковник! – просиял совершенно искренне Лёшка! – Поздравляю вас с производством в столь высокий чин! – и аж притопнул от радости ногой.

– Ну, вот это другое дело, а то прибежал тут, кричит, ругается. Подчинённого у него, вишь ли, наградой обошли, а на начальство своё даже и не смотрит вообще. Эдак, как поручика получит, так и совсем замечать всех перестанет вокруг, – ворчал немец.

– Никак нет, – опять вытянулся по струнке Лёшка. – Виноват, ваше высокоблагородие! Исправлюсь.

– Конечно, исправишься. Куда же ты денешься, – снова усмехнулся барон и достал откуда-то с полки из стоящего тут же турецкого резного шкафчика тёмно-зелёную бутылку, а с ней и два хрустальных фужера.

Тёмно-красное вино струилось с журчанием в бокал. Полковник полез в карман и положил на стол рядом такой же горжет, какой сейчас был на Лёшке, только было в нём одно важное отличие – это золотой цвет ободка.

– Ну, за наши чины, господин подпоручик, ты, я гляжу, форму нарушаешь, не поменял ещё на себе знак отличия прапорщика?

Бзымкнули сблизившись бокалы, и крепкое терпкое вино побежало в горло. – Гишпанское, – пояснил барон, – выдержанное.

– Миссия наша тут, Алексей, закончена. Исполнили мы её безукоризненно, чем и поспособствовали присоединению сиих земель к России-матушке. Всё, что не доделано пока тут, без нас уже до ума доведут. И будет этот полуостров ярким бриллиантом в короне российского самодержавия. Помяни моё слово, лет десять-двадцать пройдёт, и уже не узнать будет этот нынешний Крым. А о его тёмном прошлом с его разбойничьими набегами, с рабством и с долгим жестоким турецким владычеством все скоро забудут. Подожди, отстроятся тут новые города и селения, раскинутся вокруг сады и виноградники, может быть, даже самое высокое общество сюда на отдых будет приезжать из этого холодного и туманного Санкт-Петербурга, – и он посмотрел с улыбкой на Лёшку. – Ты не веришь, небось, мне, Егоров?!

– Никак нет, верю ваше высокоблагородие! – усмехнулся Алексей. – Ещё как вам верю!

– Ну-ну, – покачал Генрих. – Теперь бы только удержать его в своих руках.

– Это точно, – кивнул Лёшка, вспоминая лихие девяностые из далёкого двадцатого века.

– Так, Алексей, больше мы с тобой не пьём, нам сегодня ещё работы много, – стал снова серьёзным фон Оффенберг. – Через три дня у нас отправка к себе на Дунай. Чай заждалась невеста своего молодого офицера, – и он лукаво подмигнул егерю.

– Уходим мы на тех же судах, что сюда и пришли, в сопровождении с нами ещё парочка будет для усиления Дунайской флотилии, так что считай, что назад домой мы уже обратно целой эскадрой пойдём. Да, и вот ещё что, держи, Егоров, зачитаешь сам перед строем команды приказ о производстве Сергея Гусева в чин фурьера, – и он передал заверенную главным квартирмейстером Второй армии копию приказа. – Там и по другим твоим людям есть изменения, что ты сам ранее предлагал. Всё, что могу, Алексей, всё, что могу, – и барон развёл руками.

– Спасибо, Генрих Фридрихович, – искренне поблагодарил его Лёшка. – Не забыли о ребятах. Вы есть настоящий русский офицер!

– А то, конечно, русский! – усмехнулся, весело щурясь, барон фон Оффенберг.

– Отдельным приказом по главному квартирмейстерству Второй армии, во временно прикомандированной до особого распоряжения отдельной егерской команде присвоены следующие чины для нижнего состава, – зачитывал приказ подпоручик Егоров.