Ваша карта бита

— Ни хрена! — удивился он. — Боевиков насмотрелась, пигалица. «Телок» должен охранять тело, а ты по улицам шляешься. Зачем? Здесь, — он широко повел руками, — Степанова нет.

— Его и в подстанции не было, — вырвалось у меня ненароком.

Он шагнул ко мне, и я отступила, сохраняя дистанцию. Судя по улыбке, ему понравился мой маневр, убедил в моей слабости. Ох уж это мужское высокомерие!

— Скажи все-таки, телохранительница, ты преследуешь нас по поручению Степанова, да?

Я смотрела в его колючие глаза и молчала.

— Ну, больше не будешь.

Он широко шагнул и вскинул руку, намереваясь схватить меня. Я увернулась и полусогнутой напряженной ладонью двинула его в ухо по всей науке. Он затряс головой, подарил мне возможность восстановить дистанцию и костяшками кулака крепко достать его челюсть. Удар толкнул его на машину, а я развернулась и, расставив ноги, утвердилась, как положено, чтобы боковой, ребром ладони в шею, получился жестким. Но ударила мимо, просто махнула рукой, ни за что не задев. Потому что в этот момент, за мгновение до победного торжества, сзади на мою голову накинули что-то вроде мешка, ударили по темени и подсекли ноги. Проделано все было непрофессионально, но проворно, неожиданно и потому успешно. Не успела я оправиться от легкого потрясения, грохнувшись на цементный пол, как сверху навалились и заломили обе руки за спину так, что я вскрикнула от резкой боли в плечах. Справились! Прекратив бесцельное сейчас сопротивление, чтобы избежать чего-то, вроде проламывающего затылок удара, а момент для него был подходящий, и голова тряпьем обмотана кстати, я, задыхаясь от боли, выкрикнула:

— Скопцов!

Все оказалось верным. Возня за моей спиной прекратилась, и я услышала насмешливо-добродушное:

— Аюшки?

— Полегче, Андрей Семенович, больно!

Мое положение не улучшилось, но раздался короткий смешок, почти одновременно с возгласом битого:

— Вязать ее, мартышку!

— Давай, — согласился Андрей Семенович, и от сердца отлегло — значит, проламывать мою голову они пока не собирались.

Загрохотали раскидываемые в спешке картонные коробки, зашуршала бумага, и запястья заломленных рук стянула тонкая, но прочная веревка. Они сорвали мешок с моей головы, и веревка впилась в шею. Сразу стало трудно дышать. А стоило шевельнуть руками, как делалось еще хуже. Больно!

— Потерпи! — попросил Скопцов, переворачивая меня на бок.

В стеклах его очков я увидела отражение своего перекошенного лица со вздувшейся на лбу жилкой.

— Кончать ее надо, — предложил он, той же веревкой обматывая мои лодыжки.

— Несомненно, — согласился его напарник. — Как? И куда потом денем?

— А вот! Там, внизу, канал ливневой канализации. Помнишь, в прошлый раз слесаря возились? И сегодня — суббота.

— Ну и что? — не понял его убийца Роминой.

— По субботам бассейн чистят, спускают воду. В ливневку ее! А как бассейн сольют, потоком унесет ее в Волгу с концами.

— И концы в воду! — нервно хихикнул убийца, и я поклялась, что, если удастся выпутаться, смех этот ему ни за что не забуду.

Они совещались, стоя надо мной и не обращая больше на меня, беспомощную, как спеленатый младенец, никакого внимания.

— Стукни ее, Сергей, а я в люк опущу, — предложил Андрей Семенович.

— Я что, профессионал, что ли? — возмутился тот. — Думаешь, так это просто — человека мочкануть? Вот если бы в драке… — он призадумался, покусывая губу. — Или как Томку, когда очень надо и иного выхода нет. А с этой, — он глянул на меня как на неодушевленный предмет, — нет нужды. Давай, в люк ее. Я помогу. Развязать ее там некому. Смоет, как дерьмо в унитазе.

— Лучше бы все-таки… — сомневался Скопцов. — С гарантией, знаешь ли.

— Суббота! — рявкнул, зверея, Сергей. — Про бассейн ты сам говорил! Нет? Хорошо, давай молоток, — решился он. — Только грязь с пола ты смывать будешь!

У меня закружилась голова и сами собою зажмурились глаза.

— Ладно, открывай люк, — сдался Андрей Семенович.

Вот так. Приговорили они меня.

Сергей, чистюля, снял плащ, пиджак, бросил их в машину и, оставшись в надетой на рубашку шерстяной безрукавке, отошел в сторону, загремел там чем-то тяжелым, железным.

— Слушай! — осенило Скопцова. — У нас целые полиэтиленовые мешочки есть? Надеть пару ей на голову, завязать на шее веревкой — сама задохнется. Все будет ей лучше, чем тонуть…

— Нету у нас мешочков, — угрюмо отозвался Сергей. — Напяливай этот, которым свалил ее. И иди сюда, помоги, в самом деле.

— От этого толку мало, — Скопцов в сомнении поднял мешок, расправил его, осмотрел. — Целый. Ну, хоть крики глушить будет.

Я с трудом удержалась от стона, когда он надевал на мои голову и плечи этот мерзкий саван, до того стало больно от врезавшейся в кожу веревки.

Больно, больно, больно! Больно было, когда палачи меня тащили, больно было, когда опускали в люк, когда бросили на жесткий, холодный пол. Где-то наверху заскрежетала и с глухим стуком упала на место тяжелая крышка люка. Все стихло.