Из горницы вышла немая в новом платье. Вышла торженственная и смотрела на всех вопросительно и удивленно. И в самом деле, она сделалась вдруг очень красивой. Молча смотрели на нее. Она прошлась раз-другой… сама не выдержала важности момента, опять запрыгала, поцеловала брата. Понтом побежала в горницу, привела Тамару и стала показывать ее всем и хвалить – какая она добрая, хорошая, умная.
Тамаре неловко стало.
Игнат был доволен.
Вера потащила Тамару на улицу, мыча ей что-то на ходу.
…Выпили маленько.
Ермолай склонился головой на руки, сказал с неподдельнной грустью:
– Кончается моя жизнь, Игнаха. Кончается, мать ее… А жалко.
– Почему такое пессимистическое настроение?
Отец посмотрел на сына.
– А ты, Игнат, другой стал, – сказал он. – Ты, конечно, не замечаешь этого, а мне сразу видно.
Игнат смотрел трезвыми глазами на отца, внимательно слушал.
– Ты вот давеча вытащил мне сапоги… Спасибо, сынок! Хорошие сапоги…
– Не то говоришь, отец, – сказал Игнат. – При чем тут сапоги?
– Не обессудь, если не так сказал, – я старый человек. Ладно, ничего. Степка скоро придет, брат твой… Он плотнинчает. Ага. Но, однако, он тебя враз сломит, хоть ты и про физкультуру толкуешь. Ты жидковат против Степана. Куда там…
Игнат засмеялся: к нему вернулась его необидная весенлость-снисходительность.
– Посмотрим, посмотрим, тятя.
– Давай еще по маленькой, – предложил отец.
– Нет, – твердо сказал Игнат.
– Вот сын какой у тебя! – не без гордости заметил станрик, обращаясь к жене. – Наша порода – Воеводины. Сказал "нет" – значит, все. Гроб. Я такой же был. Вот Степка скоро придет.
– Ты, отец, разговорился что-то, – урезонила жена станрика. – Совсем уж из ума стал выживать. Черт-те чего мелет. Не слушай ты его, брехуна, сынок.
Пришли Вера с Тамарой. Тамара присела к столу, а Вера начала что-то "рассказывать" матери. Мать часто повторяла "Ну, ну… Батюшки мои! Фу ты Господи!"
– Не такой уж ты стал, Игнаха. Ты не обижайся, – понвернулся он к Тамаре. – Он сын мне. Только другой он стал.
– Перестал бы, отец, – попросила мать.
– Ты лежи, мать, – беззлобно огрызнулся старик. – Ленжи себе, хворай. Я тут с людями разговариваю, а ты нас перенбиваешь.
Тамара поднялась из-за стола, подошла к комоду стала разглядывать патефонные пластинки. Ей, видно, было ненловко.
Игнат тоже встал… Завели патефон. Поставили "Грушицу".
Все замолчали. Слушали.
Старший Воеводин смотрел в окно, о чем-то невесело думал.
Вечерело. Горели розовым нежарким огнем стекла домов. По улице, поднимая пыль, прошло стадо. Корова Воеводинных подошла к воротам, попробовала поддеть их рогом – не получилось. Она стояла и мычала. Старик смотрел на нее и не двигался. Праздника почему-то не получилось. А он давнненько поджидал этого дня – думал, будет большой празднник. А сейчас сидел и не понимал: почему же не вышло праздника? Сын приехал какой-то не такой… В чем не танкой? Сын как сын, подарки привез. И все-таки что-то не то.
– Сейчас Степка придет, – сказал он. Он ждал Степку. Зачем ему нужно было, чтобы скорее пришел Степка, он не знал.
Молодые ушли в горницу; унесли с собой патефон. Игнат прихватил туда же бутылку красного вина и закуску.
– Выпью с сестренкой, была не была! Хотя вредно вообнще-то.
– Давай, сынок, это ничего. Это полезно, – миролюбинво сказал отец.
Начали приходить бывшие друзья и товарищи Игната. Пришло несколько родных. Тут-то бы и начаться празднику. А праздник все не наступал. Приходили, здоровались со станриком и проходили в горницу, заранее улыбаясь. Скоро там стало шумно, гудел снисходительный могучий бас Игната, смеялись женщины, дребезжал патефон. Двое дружков Игнанта сбегали в лавку и вернулись с бутылками и кульками.
– Сейчас Степка придет, – сказал старик. Не было у него на душе праздника, и все тут.
Пришел наконец Степка. Загорелый, грязный…
– Игнаша наш приехал, – встретил его отец.
– Я уж слышал, – сказал Степан, улыбнулся и тряхнул русыми спутанными волосами.
Старик поднялся из-за стола, хотел идти в горницу, но сын остановил его:
– Погоди, тять, дай я хоть маленько сполоснусь. А то ненудобно даже.
– Ну, давай, – согласился отец. – А то верно – он нанрядный весь, как это… как артист.
И тут из горницы вышел Игнат с женой.
– Брательник! – заревел Игнат, растопырив руки. – Степка! – И пошел на него.
Степка засмеялся, переступил с ноги на ногу, – видно, застеснялся Тамары.
Игнатий облапил его.
– Замараю, слушай, – Степка пытался высвободиться из объятий брата, но тот не отпускал.
– Ничего-о!.. Это трудовая грязь, братка! Дай поцелую тебя, окаянная душа! Соскучился без вас.
Братья поцеловались.
Отец смотрел на сыновей, и по щекам его катились светнлые, крупные слезы. Он вытер их и громко высморкался.
– Он тебе подарки привез, Степка, – громко и хвастлинво сказал он, направляясь к чемоданам.
– Брось, тятя, какие подарки! Ну, давай, что ты должен делать-то? Делай скорей! Выпьем сейчас с тобой! Вот! Видела Воеводиных? – Игнат легонько подтолкнул жену к брату. – Знакомьтесь.
Степка даже покраснел – не знал: подавать яркой женнщине грязную руку или нет. Тамара сама взяла его руку и крепко пожала.