«Вас зовут четверть третьего?»

Я сидел на скамейке под навесом и ожидал поезда. Шел противный осенний дождь. Было сыро, но я, погруженный в свои мысли, не замечал ничего. «Нужно скорее заканчивать исследование, — думал я. — Иначе можно остаться без денег, с незаконченными опытами, с несбывшимися надеждами». Мне было очень жаль, что все те люди, с которыми я работал уже много лет подряд, на этот раз не особенно доверяют мне, не верят в успех работы, вообще в необходимость всего этого дела. Но, послушайте, эти опыты имели колоссальное значение как в философском аспекте, так и с точки зрения биологии, физиологии, кибернетики и, конечно, с практической стороны — ведь люди могли обходиться без капризного, ненадежного, зависящего от тысячи различных факторов механизма, называемого часами. Нужно было только использовать естественный ритм жизни организма и с помощью колоссального резерва емкости, которым обладает человеческий мозг, выработать у человека рефлекс времени, «установить стрелки» в этих живых часах и все. Опыты застряли на стадии «установки стрелок». Для этого нужен был объект исследований.

Итак, я сидел на скамейке под навесом, а на краю платформы прямо под дождем стоял какой-то странный человек. Он покачивался, иногда чуть не падал назад.

Иногда его лицо попадало в полоску света от ресторанной двери, и меня поражали пустые, как будто бы неживые глаза и необыкновенная бледность. Такое лицо и такой взгляд мне приходилось видеть лишь в домах умалишенных да у людей, испытавших сильнейший нервный шок.

Сразу подумалось: вот идеальный объект для испытаний. Я уже говорил, что для опыта нужен был человек с ослабленной волей.

Поэтому-то я и решился подойти к нему и предложить работать у меня. Даже хотел дать ему полуторную зарплату, лишь бы он только согласился. Но когда я подошел к нему ближе и увидел, что он голоден, морально разбит и готов ко всему, то сначала решил пригласить его поужинать. Это было самым верным средством завоевать расположение человека.

3. СКАЖИТЕ, СКОЛЬКО БУДЕТ ТРИЖДЫ ТРИ

(рассказывает И.М.Никифоров)

«Дважды два — четыре, трижды три — девять».

Он извел меня своей арифметикой. Какого черта он ко мне привязался? Пристает с идиотскими вопросами. Посередине разговора вдруг предлагает три раза стукнуть по столу костяшками пальцев через равные промежутки времени. Или вдруг спрашивает: — Скажите, а бывает тридцатое февраля? Кстати, сколько будет шестью шесть?

— Тридцать шесть, — буркаю я в ответ.

И все в таком же духе. Мне просто-напросто захотелось взять со стола тарелку и надеть ему на голову. Он, казалось, не замечал моего состояния. А я, что было сил, сдерживался.

Как раз тогда, когда я уже чуть было не сорвался, он вдруг спросил:

— Почему вас не удивляет то, что я задаю такие странные вопросы? На вашем месте я давно бы уже возмутился.

— Только что собирался это сделать, — снова буркнул я.

— У меня есть к вам деловое предложение, начал он серьезно. Все это время я испытывал вас. Элементарные вопросы, но я выяснил ваши способности, вернее, возможности и хочу пригласить вас работать у меня…

— Согласен, — перебил я его. — Плата?

Он как будто не заметил.

— Я заведую лабораторией мозга в одном из научно-исследовательских институтов. Занимаюсь очень интересной проблемой. Мне нужен объект для исследований. Пациент. Пошли бы вы ко мне?

Я хотел согласиться. Но потом меня забрали всякие мысли: «Что это профессор (он представился мне еще в начале ужина), руководитель лаборатории ходит по вокзалам, ищет себе пациентов? Неужели для такого дела он не мог послать сюда парочку помощников?

Может быть, он такой же профессор, как я — прима-балерина.

Не нужен ли я ему для какого-нибудь темного дела? Или пусть он даже профессор. Исследует чьи-то там мозги. Но при чем же тут я? Так я и дам ему ковыряться у себя в черепной коробке.

Жить мне, что ли, надоело? (Я уже совсем было забыл, что буквально час тому назад думал о смерти). Профессор, или как его там, ждал, не торопя, не высказывая ни малейшего нетерпения.

Казалось, ему было все равно, соглашусь я или нет. Черт возьми! Но мне-то было совсем не безразлично! Я не мог не согласиться. Мне ничего уже больше не оставалось делать. Только после того, как профессор услышал мой ответ: «Ладно? Идет!», я увидел, что он тоже волновался, боялся услышать отказ и все такое.

И вот, значит, я сказал: «Ладно! Идет!». Он сразу же подозвал официанта. Расплатился. Мы побежали к такси

Профессор торопил шофера, и машина мчалась по ночному городу со страшной скоростью, пугая одиноких прохожих. Миновав центр, мы поехали по зеленым улицам-аллеям Тирвальда. Вы ведь знаете этот район, где живут здешние богатеи, аристократы, хозяева и прочая сволочь. Извините, я немного волнуюсь.

Я не любил Тирвальд. И это несмотря на то, что здесь было больше всего зелени в городе. Несмотря на то, что здесь были самые красивые дома.

Надо сказать, прекрасные дома. Не любил за то, что вся здешняя буржуйская сволота сладко ела, сладко пила и жила в этих изумительных модерных домах, ездила в шикарных модерных машинах и все такое.