По двору сновали люди, слышались команды, кашель, топот ног и плеск воды. В деревянной бадье на козлах умывались голые по пояс омеговцы, одетые солдаты с ружьями за спинами построились шеренгой. Поблескивая серебряным шевроном на рукаве, перед ними прохаживался пожилой подтянутый сержант, похлопывал по рукояти — маузера в деревянной кобуре и что-то отрывисто говорил — будто лаял.
— Вы берёте с собой только наёмников? — спросил я.
— Пасть заткни! — Влас снова пихнул меня прикладом, потом засопел и вдруг схватил за волосы. Я остановился, он придвинулся ближе и горячо заговорил в ухо:
— Слышь, Альб, или как там тебя… Ты мне с самого начала не понравился. Марк вон справный был паренёк, хоть и молодой совсем, а ты его изуродовал, выкормыш мутантский, и рожу ему попортил, и в башке у него теперь из-за этого каша. Мирка тебя вообще люто ненавидит, да и я… Не лежит у меня к тебе душа, щенок. Потому я тебя убью, дай только повод, понял? С радостью убью, хорошо мне от того станет, приятно на душе.
— Многих ты за свою жизнь убил, Влас? — спросил я, не поворачивая головы.
— Ой, много, мутант. И сплю по ночам как младенец, веришь?
— Верю, верю.
— Так что смотри! — он толкнул меня, и мы пошли к вездеходу.
Махина состояла из платформы на широких обрезиненных гусеницах, напоминающей омеговский танкер без орудийной башни, на платформе этой сварили кузов с высокими бортами и крышей, сбоку сделали раздвижные ворота. Омеговцы обычно используют такие вездеходы для перевозки ценных грузов или военнопленных. Впереди — угловатая, облепленная листами брони кабина от древнего грузовика, вместо окон смотровые щели. Между кабиной и кузовом большой бак с топливом, окружённый коробом из железных штанг, вверху — полусфера бронированной турели с прорезью, откуда торчит пулемётный ствол. Чтобы попасть в кузов или кабину, надо подняться по приваренным к бортам лесенкам.
— Ну как, а? — довольно спросил Влас. — Мощная штука, скажи, мутант? Пулемёт там такой, что всё твоё племя зараз выкосить можно.
Три мотоцикла стояли рядом — у каждого по бокам железные жалюзи, сверху треугольная крыша. В коляске, обшитой клёпаными листами брони, пулемёт, стрелка от пуль защищает чугунный щиток. Такие машины тяжелы из-за навесной брони и быстро двигаться не могут — во всяком случае, до обычных мотоциклов без колясок им далеко.
Двое механиков заканчивали укладывать патронную ленту в коляску одного мотоцикла. На втором сидел водитель, упираясь подошвами чёрных полусапог во влажную от росы землю, ковырялся отвёрткой в разобранной фаре на руле. Влас всё подгонял меня, не позволяя остановиться и толком рассмотреть технику, которую они с Мирой решили отправить в поход.
— Туда давай. Наверх и внутрь лезь. — Стволом он показал на раскрытые ворота в кузове вездехода. — Эй, хлопец, ко мне!
Рядовой омеговец, оторвавшись от своего дела, подбежал к нам. Поднявшись на несколько ступеней, я взялся за край широкого проёма с раздвинутыми створками и обернулся. В Большом доме тускло светились несколько окон, горели прожекторы на крыше. Почему-то возникло чувство, что я никогда не увижу его, вообще никогда больше не попаду в это место…
— Эй, заснул? — окликнул здоровяк. — Внутрь давай, в задний отсек. Отъезжаем скоро.
Подняв карабин, он полез следом, за ним стал подниматься омеговец.
Кузов поперёк разделяла решётка от пола до потолка, из проёма можно было попасть в обе половины, и я шагнул в правую, но Влас крикнул:
— Назад, я сказал! Для тебя тут место приготовлено.
В левой половине между боковыми стенками на высоте поясницы висела цепь. Сняв с пояса длинные наручники. Влас приказал омеговцу перехлестнуть их через неё и надеть на меня, а сам, отойдя к решётке, поднял карабин — каким бы агрессивным и самоуверенным ни казался помощник моей сестры, всё же он предпочитал зря не рисковать.
Они ушли, не закрыв ворота, и я прошёлся вдоль цепи. Никакой мебели в отсеке не было, на железном полу валялось драное пальто, в углу стояла миска и ржавый кувшин, закрытый крышкой па пружинке. Я только успел подойти к решётчатому окошку, как в проёме снова появился Влас. Два омеговца внесли следом человека на носилках.
— Сюда кладите, — скомандовал здоровяк, показывая на дальнюю часть второго отсека. — Нет, с носилок снимите, пусть так валяется.
Звякнув наручниками, я шагнул к решётке, и цепь натянулась, не позволяя подойти вплотную. Это был Орест, которого одели в грязные штаны и шинель без пуговиц. Когда механики положили его на спину, старик не шевельнулся и не издал ни звука. Насколько я мог разглядеть, глаза его были закрыты.
Омеговцы вышли, за ними к лесенке направился Влас.
— Он жив? — спросил я.
Он не оглянулся, и я повторил громче:
— Эй! Мы никуда не поедем, если…
Влас спрыгнул на землю, и в проёме появилась голова Миры. Окинув взглядом отсек, она сказала:
— Жив. Лекарь напоил его каким-то зельем, он проспит долго, можешь не звать его.