– Раахош? – я похлопываю его по щеке, проверяя, не очнулся ли он. Но в ответ тишина. В каком-то смысле я даже рада, значит, ему будет не так больно. Мысленно извинившись, я беру его за здоровую руку и втаскиваю на носилки. Он стонет от боли, но не приходит в сознание.
Я берусь за стволы и, сжимая нож в зубах, начинаю тащить носилки по снегу. Черт. Они жутко тяжелые, но у меня нет выбора. Мне просто придется смириться. Мы не можем здесь оставаться. Прикусив губу, я начинаю долгий путь домой.
Требуется несколько часов, чтобы найти выход из каньона, но как только я это делаю, то обнаруживаю наши следы на снегу, а вдалеке – ледник. Я смогу добраться до дома. Я смогу. Мои пальцы превратились в лед, а руки покрылись мозолями, но я вижу свет в конце туннеля.
В момент очередного рывка Раахош стонет. Ахнув, осторожно опускаю носилки и бросаюсь к нему.
– Раахош? Ты очнулся?
Он беспокойно мотает головой, а затем смотрит на меня глазами, полными боли. Я не уверена, что он осознает, где находится.
– Лиз, – выдыхает он, протягивая руку. Страдания искажают его лицо, и он падает обратно на носилки.
– Не двигайся. Я вытащу тебя отсюда. Все будет хорошо, – успокаиваю я.
– Оставь… меня, – задыхается он. – Я слишком изранен.
– Чушь собачья, – выпаливаю я, хотя он озвучивает мои самые страшные опасения. – Ты в порядке! Тебе просто нужно отдохнуть парочку дней и восстановиться. Пусть паразит делает свою работу!
– Тебе… опасно… здесь… оставаться, – его глаза снова закрываются.
– Я в порядке, – отвечаю немного громче, чем нужно. А затем, наклонившись, хватаю Раахоша за ворот. – Ты меня слышишь? Я в порядке, и с тобой все будет хорошо. Не смей умирать у меня на руках! – он не отвечает, и я начинаю паниковать. Трясу его, вызвав у него еще один стон. Мне плевать. Если стонет, значит, жив. – Не смей, черт возьми, бросать меня, Раахош! – отпускаю его и поправляю его одежду, затем кладу руку ему на грудь. Его паразит вибрирует от моего прикосновения, и я решаю, что подкуп – единственное оружие. Я наклоняюсь к его уху. – Если выживешь, я затрахаю тебя до чертиков, Богом клянусь.
Раахош
Мое сознание охвачено туманом острой боли и зловещих снов. Меня накрывают приступы, и я все глубже погружаюсь в темноту. Время от времени мой кхуйи резонирует, и тогда становится лучше. Нужно собраться и сосредоточиться, но я не могу долго пребывать в сознании.
– Лиз, – выдыхаю я. – Моя пара.
– Я здесь, – доносится из темноты мягкий голос. Нежные пальцы касаются моей щеки, и я борюсь с волной боли, которая затягивает обратно на дно. Мои веки настолько тяжелые, что кажется, будто кто-то на них сидит. – Успокойся, – говорит она, ее дыхание такое сладкое. Я чувствую, как ее губы касаются моей щеки, лаская. – Ты в безопасности. Поправляйся, хорошо?
Я облизываю пересохшие губы.
– Метлаки…
– Не беспокойся о них. Я развела огонь, заготовила мясо и наточила твой нож, – ее ласковые прикосновения к моим рукам и груди отдаются вспышкой боли. Дыхание со свистом вырывается из моей груди. – Ты быстро поправляешься. Очень быстро. Мне пришлось вправить тебе кости. Прости. Знаю, это, должно быть, очень больно. Просто расслабься, хорошо?
Кхуйи гудит у меня в груди, и я слышу, как ее кхуйи отвечает. Несмотря на то, что я тяжело ранен и страдаю от боли, мой член начинает набухать. Мы слишком долго игнорируем зов резонанса, и тело напоминает мне, что скоро мы должны будем повиноваться.
– Не оставляй меня…
– Не оставлю, – нежно говорит она. – Только живи. Засыпай, – ее пальцы касаются моих губ. – Спи, – повторяет она.
И я подчиняюсь.
Я нахожусь между жизнью и смертью, кажется, целую вечность. Разум полон воспоминаний о мягких прикосновениях Лиз, успокаивающих словах, когда она поит меня бульоном, и пульсирующей боли, когда кхуйи работает над моим исцелением. Мои конечности – не единственное, что болит, мой член ноет от желания, и я волнуюсь, что, поправившись, сразу наброшусь на Лиз и заставлю ее спариться.
Не думаю, что моему человеку это понравится. Не со всеми этими ритуалами отрицания.
Но этот выбор – не мой собственный. Моему телу нужно время и отдых, чтобы исцелиться, и поэтому я то и дело погружаюсь в дремоту.
В какой-то момент я просыпаюсь с на удивление ясной головой. В теле все еще ощущается ноющая боль, как при больном зубе, однако я могу открыть глаза, не испытывая при этом мучительных страданий, и посмотреть на огонь.
Я вижу Лиз. Кожаный мешок с водой кипит на треноге, размещенной над огнем. Моя пара точит нож о камень, и, оглянувшись, замечаю полоски вяленого мяса на стене, свисающие с сетки из тростника. Ее лук (новый) стоит у дальней стены, а рядом лежит еще не натянутая тетива.
Мой рот словно покрыт сухой, потрескавшейся кожей, я облизываю губы и пытаюсь сесть, измученный жаждой. Я слаб, а кхуйи пульсирует и гудит в груди от голода по ласкам.
Лиз смотрит на меня с удивлением.
– Раахош! – она подходит и кладет руку мне на грудь. – Не вставай. Я серьезно. Ты все еще слаб.