– Получше – вон у того костерка, – словно ни в чем не бывало, показал чернобородый. – Ищите, друзья мои, и обрящете!
– Спекулянты хреновы, – ругался по пути Радомир. – Избавились от самого дрянного вина. Любопытно, сколько Варимберт за него заплатил?
– Едва ли очень много.
– Да эту кислятину вообще вылить пришлось бы, никто за нее гроша ломаного не даст. Хоть и говорят, что на халяву и уксус сладкий, да не похоже.
– Ну, пойдем посмотрим, что в других местах наливают, братец, – примирительно предложил Истр.
У дальнего костерка ошивалось немало народу, в большинстве уже сильно пьяного; многие были полураздеты, что и понятно: за питье и девочек расплачивались одеждой, застежками, всем, что нашлось при себе.
– А прав ты, брат! – уважительно заметил Родион. – За наши рубахи мы здесь много чего получим.
– Желаете девочек? – Словно поджидавший добычу паук, навстречу выскочил маркитант – небольшого росточка, лысый и чрезвычайно подвижный. Маленькие пухлые ручонки теребили засаленный подол туники.
– Девочек? А для начала налей-ка вина.
– Чем будете расплачиваться, уважаемые? – Маркитант излучал любезность.
– Вот! – Братья без лишних слов протянули рубахи.
– На рынке за них не дали бы и дюжины денариев, господа, – моментально оценил торговец. – Но чтобы здесь поразвлечься, этого хватит. Вот ваше вино… Выпьете – провожу к девочкам.
Подойдя к костру, Истр с Радомиром уселись на большое бревно. Предложенный толстяком напиток действительно оказался куда лучше предыдущего, а вокруг шла оживленная беседа: воины пели, спорили, рассказывали байки.
– А я вытаскиваю секиру и… А он – на меня… А я…
Разговоры пьяных германцев напомнили Родиону его товарищей-подростков из двадцать первого века; варвары не знали слова «прикольно», но если бы знали, оно бы им подошло. Несколько раз мгновенно вспыхивала драка по непонятной причине, так же быстро утихавшая, появились «девочки» – морщинистые беззубые гарпии, за которых никто не дал бы и клочка от старой туники. Впрочем, и у этих испитых сирен не было отбоя от кавалеров, которые охотно били друг другу морду в борьбе за обладание их потасканными прелестями.
– Осмелюсь предложить, – негромко прошептал подошедший сзади купчишка. – За вторую тунику… кое-что получше этих.
– Не такое безобразное, хочешь сказать?
– А я лучше выпил бы еще вина, – обернулся Истр. – Налей-ка.
– О, как вам будет угодно.
Принесли еще вина, к нему в качестве бонуса жареного мяса. От костра летели искры, морщинистые костлявые «девчонки» лениво танцевали вокруг, кого-то из них уже раздевали, кидая одежку чуть ли не в костер, кто-то визжал словно резаная свинья, а кто-то, наоборот, ржал как лошадь. Кто-то бегал, кого-то ловили, а сверху на все это непотребство равнодушно взирали звезды.
Пробегая мимо, одна из девок вдруг уселась Радомиру на колени, обняла, потянулась будто поцеловать и при этом прошептала:
– Пожалуйста… прошу… помоги.
– Помочь? – удивился юноша.
– Да… если не трудно. Клянусь, сделаю для тебя все! Они… они хотят купить меня вскладчину, сразу на пятерых… я не хочу этого, господин, это больно.
– А от меня ты чего хочешь?
– Пойдем со мной.
– Вижу, вы уже сговорились? – Маркитант, исполнявший заодно должность сутенера, потирал пухлые руки. – Прекрасный выбор, господин, красивая молодая девушка, и стоит в точности как твоя туника. Только не на всю ночь. Берешь?
– Беру! – Родион махнул рукой.
Стало вдруг жалко эту беспутную девку, которую здесь в любом случае ничего хорошего не ждало. И рубаха перекочевала в жадные лапы торговца.
– Идем. Во-он та кибитка, это недалеко.
– Э, вы куда? – оглянувшись, завистливо ухмыльнулся Истр. – Я тоже хочу девку!
– Ничего, парень! – Рядом уселся Витланк, а с ним Оглобля и Родинка. – Достанется и нам, не сейчас, так позже. А пока насладимся хорошим вином! Радомир, дружище, я все-таки продал сбрую. Эй, эй, что же ты нас покидаешь?
– Я ненадолго. Веселитесь пока без меня, парни!
Кругом хохотали, бранились, прямо у костра любили доступных девиц, задравших подолы, тут же и ели, пили и орали песни. Те самые германцы, добродетелью которых когда-то восхищался Цезарь, предавались буйному варварскому веселью. Дети родового строя, среди своих они соблюдали нравственные законы, но, вырвавшись из плена обычаев и морали предков, выпускали наружу все темное и порочное, что таилось в душах. Здесь, где каждый был сам по себе, ничто не сдерживало их животную жажду удовольствий – ни приличия, ни стыд, ни совесть. Право сильного – единственное, что они выиграли, уйдя из-под защиты собственного рода.
Но вот пьяные выкрики и пламя костров остались позади, а жрица продажной любви все тянула юношу за собой:
– Сейчас, еще немного, уже почти пришли.
– Этак мы и до города добредем, – хмыкнул Радомир. – Тебя как звать-то?
– Маргона.
– Ты что, не местная?
Разговаривали они, кстати, по-латыни.