— Смотря как понимать… — уклончиво ответил Костя, с легкой насмешливостью и недоумением поглядывая на Кривоножко, — таким он его не видел.
Ни былой обиды, ни тем более прежней суровой озабоченности, сочетавшейся с некоторой величественностью. Были деловитость и некоторая приподнятость духа: человек делал интересное дело.
— Система, Жилин, получилась такая: загнал нас противник в норки, мы и сидим, радуемся — не дует. А нужно сделать так, чтобы противник все время жил накаленным, чтобы он лишился своей спеси. Для этого нужно думать и думать. Мыслить! Где взять силы, чтобы прижать фрица? А разве у нас ее мало? Одних пулеметов сколько, но все сидят и молчат. Так вот эту политическую и психологическую задачу можно решить тактически: на каждый пулемет подготовить две, три, а то и четыре временных огневых позиции. Вышел, пострелял или ответил на вражеский огонь и — в укрытие. В дзот!
Понимаешь? Каждый пулемет должен кочевать с одной огневой на другую, чтобы противник не мог его засечь… как, например, во время разведки боем. Придавил он нас тогда. А почему? Да потому, что по норкам сидели. А снайперы кочевали! Верно ведь? Вы ведь каждый раз стреляете с новой позиции?
— Н-ну… почти всегда. Но дело — стоящее.
— Вот! На собраниях и так… в личных беседах все — то же говорят — стоящее дело, однако сами вылезать из-под накатов не спешат. Побаиваются. Просят, чтобы днем их прикрывали снайперы. Можно организовать взаимодействие? Как ты мыслишь? — Жилин не спешил с ответом, и Кривоножко выпрямился и многозначительно сказал:
— Подчеркиваю — дело политическое. А ты кандидат партии и должен уметь думать.
— Это я понимаю… Прикрыть — прикроем… Только в таком кочевье нужно бы порядок навести. А то если каждый начнет в свою дуду дудеть…
— Молодец! — перебил его Кривоножко. — Сразу понял главное. У меня в этом вопросе некоторые разногласия… с комбатом. Он говорит, что никакого порядка в кочевье заводить не нужно. Фриц может быстро засечь этот порядок и заранее подготовить контрмеры. А мне кажется, что для организации взаимодействия такой порядок нужен.
Ты как считаешь?
— А что считать? Если днем, так лучше действовать по порядку, по графику, что ли… А ночью, когда мы прикрыть все равно не сможем, то, как считает капитан, кому как сподручней.
— Тогда так и решим — займись взаимодействием. Это тебе мое партийное поручение.
Дело новое, упустить нельзя. Под Сталинград отсюда никто из фрицев уйти не должен.
Понял?
Капитан посмотрел вслед Жилину и усмехнулся. Странно, но факт: нелюбимый им Жилин сейчас ему явно понравился. Вероятно, таким — независимым, когда дело касается его профессии, мастерства, немногословным — и должен быть настоящий солдат, специалист. Что ж разговаривать, когда «само дело кажет».
Теперь капитан вздохнул — дело-то и ему кажет. С тех пор как он занялся этими самыми кочующими огневыми точками, он как бы заново увидел и оборону и людей, ее занимающих. Сколько, оказывается, возможностей она таит в себе и сколько неприятностей. Как неравномерно растрачиваются силы бойцов. Седьмая рота Чудинова, самая активная и веселая, занимает самый плохой участок — в лощине. Как оттепель — вода заливает траншеи, разрывы мин или снарядов в ней опасней всего, особенно когда разрыв приходится посреди лощинки. Осколки не уходят вверх, а секут склоны. В них же — землянки. А восьмая рота сидит в удобных, построенных ее предшественниками укреплениях и, в сущности, отдыхает.
Надо бы хоть изредка менять роты… Но — не он здесь командир. Он может только предлагать.
Все чаще и чаще Кривоножко ловил себя на том, что задумывается не только о политработе, хотя и ее хватало, потому что люди показывали себя порой совсем не с той стороны, с которой привык их видеть замполит. Он все чаще и чаще оценивал их не по словам, не по поступкам на людях, а по тому, как они вели себя один на один с противником. Оказалось, что иные из тех, к кому он благоволил за их рассудительную речь, готовность выполнить любое задание, не говоря уж о приказе, удивительно покойно относились к поведению противника:
— А чего его задевать? Молчит — нам легче.
А вот те, кто кипел, спорил — тот на передовой, не упускал случая нанести урон врагу, и если это получалось, откровенно радовался и хвастал, а если не получалось, что-то выдумывал и опять кипел и спорил.
Политработа все чаще и все глубже переплеталась с тактикой и огневой, и хотел того капитан или не хотел, а он был вынужден заниматься этой тактикой ежедневно и, можно сказать, ежечасно. Должно быть, поэтому ему и по-новому понравился Жилин: оба занимались одним общим делом и ценили людей по тому, как они выполняют это дело…
Глава одиннадцатая