Варрава

Но для Нирея и его дочери Юнии молодые супруги готовили такую радость, о какой никогда даже не мечтали ни отец, ни дочь. Недели две после свадьбы Пуденс с улыбкою сказал в одно прекрасное утро Нирею, чтобы он последовал за ним вместе со своею дочерью к городскому претору. Такое приказание могло означать лишь желание отпустить старика на волю; это сразу понял Нирей, и из глаз его брызнули слезы глубокой благодарности. Формальность, соблюдавшаяся при отпущении рабов, была в Риме очень несложного характера и исполнялась чрезвычайно быстро и бойко, — так было и в данном случае. Выслушав заявление Пуденса о его желании отпустить на волю Нирея и дочь этого последнего Юнию в награду за их усердную и многолетнюю службу и неизменную преданность ему, претор приказал своему ликтору совершить обычное при этом прикосновение прутом к голове отпускавшихся на волю рабов и затем объявил их людьми свободными, насколько то согласно было с правом римского гражданства. По возвращении новых вольноотпущенников домой, все остальные рабы Пуденса встретили своих бывших товарищей по рабству громкими выражениями непритворной радости — рукоплесканиями, поздравлениями и добрыми пожеланиями — причем на них со всех сторон сыпали разного рода сластями, а в заключение день этот был отпразднован скромным пиром в честь новых граждан.

Нирей хотел было остаться по-прежнему в самом доме Пуденса и служить ему в качестве вольноотпущенника; однако Пуденс нашел за лучшее дать ему теперь совершенно отдельное помещение и для этого поселил его в отдельном домике поблизости от себя. Однажды под вечер, пока Нирей сидел у себя в новом доме один со своею дочерью, в дверь их кто-то слегка постучался. Юния встала и, отворив дверь, очутилась лицом к лицу с хорошенькою девочкою лет пятнадцати — рабою в доме Педания Секунда. Юния знала эту молодую девушку, к которой к тому же питала большую жалость, так как знала, что бедняжка с детства одержима падучею болезнью — недугом, внушавшим в ту эпоху суеверный страх, и против которого существовало, по тогдашним понятиям, лишь одно верное целебное средство, заключавшееся в том, что больной должен был выпить некоторое количество теплой человеческой крови из свежей раны. Люди, одержимые этим недугом, всеми обегались, как приносившие будто бы с собою горе и разного рода несчастия; присутствие их в доме считалось сущим бедствием, как самое дурное предзнаменование, и случалось нередко, что несчастных больных этим недугом, во избежание горя и различных бед, вычеркивали тем или иным способом из числа живых. Миловидное личико, а также и необыкновенная кротость нрава до сих пор уберегли бедную Сиру от такой жестокой участи; тем не менее с тех пор, как она узнала о вышеупомянутом целебном средстве против своего ужасного недуга, ею овладело страстное желание как можно скорее встретить случай воспользоваться им. Этим объяснялись и частые ее посещения цирка, где бедняжка подолгу иногда простаивала около двери, через которую конфектор [8] уносил раненых и убитых с арены амфитеатра в сполиарум [9]; такими частыми появлениями около одних и тех же ворот Сира скоро обратила на себя внимание молодого Флегона, исполнявшего ужасную должность confector’a, и пленила его своею необычайною миловидностью.

Скоро молодые люди горячо полюбили друг друга. Но, когда Флегон узнал, что любимая им девушка подвержена припадкам эпилепсии, он объявил ей очень решительно, что о браке между ними и речи быть не может прежде, чем она не будет избавлена от рокового недуга, и сам уговорил ее придти в этот вечер по окончании игр в цирке к нему в spoliarium, чтобы испробовать единственное средство, обещавшее ей исцеление.

Но Сира побоялась идти ночью одна по глухим улицам отдаленного квартала и пришла попросить Юиию пойти вместе с нею. Зная о любви Сиры к Флегону, но ничего не подозревая о настоящем намерении, побуждавшем молодую девушку идти в этот вечер в spoliarium, Юния согласилась исполнить ее просьбу и пойти вместе с нею. Когда молодые девушки приблизились к воротам spoliarium’a, Сира подала условный знак, и Флегон отворил дверь и впустил ее. Юния же до ее возвращения осталась у входа.

Через несколько минут Сира вернулась к ней очень взволнованная и сказала:

— Наконец-то удалось мне это сделать!..

— Что такое? — спросила Юния.

— Я проглотила несколько капель крови из свежей раны, и теперь исцелена.

— О, какой ужас! — воскликнула с невольным содроганием Юния, только теперь понявшая настоящую цель прихода Сиры в spoliarium.

— Да, правда, средство это ужасное, — согласилась Сира, — но оно было единственное, к которому оставалось мне прибегнуть. Все остальные были мной испытаны; я ела и чеснок, и галбан, и чемерицу, и даже ласточек; но — увы! — ничего не помогло. Но теперь, после этого верного средства, я навсегда избавлена от ужасного недуга. Но знаешь, Юния пока он лежал там…

— Кто — он?