Читаем Варламов полностью

естеством под видом Митрофана Простакова; подменял об¬

раз собою, теми свойствами, которые были дарованы ему при¬

родой.

Безыскусность, очень похожая на искусство, но не оно, не

искусство. Актерского творчества в точном смысле этих слов тут,

в сущнооти говоря, нет, одно лишь извлечение чистой прибыли

из дармовых данных.

Впрочем, какое дело театральным зрителям до таких-то тон¬

костей? Они видели истинного Митрофанушку, хохотали от души

и вдоволь.

Бывалый актер, игравший Стародума в «Недоросле», получил

на следующий сезон приглашение в Вильно. Он и позвал с со¬

бой Варламова.

— Сыграем того же Фонвизина.

В виленском театре познакомился с Александрой Ивановной

Куликовой, которая известна была под сценическим именем Шу¬

берт. Спустя много лет в книге «Моя жизнь» А. И. Шуберт пи¬

сала:

«Варламов тогда еще был юноша, но подававший большие

надежды. Он имел много данных, чтобы сделаться замечатель¬

ным артистом: простота игры, наивность и бездна чувств».

В прошлом любимая ученица великого Щепкина, она сразу

же «взялась за Костю». Хорошо помнила учительские навыки

своего наставника. Незаметно, мягко, исподволь натаскивала мо¬

лодого актера: показывала, подсказывала, советовала... Читала

ему, лентяю и неучу, вслух.

На всю жизнь сохранил к Александре Ивановне не то чтобы

дружбу, а особое душевное расположение, горячее родственное

чувство. Писал ей письма с юношеских лет до старости, неиз¬

менно подписываясь «ваш сын Костя», не стесняясь своей дико¬

винной орфографии, смешных ошибок и доверяя ей сердечные

тайны, о которых больше никому, никогда, ни слова...

«Тяжело было мне, ух как тяжело. Это мое первое горе, и

оно-то и есть горше всего. Дело прошлое, моя милая мама, и

врать не к чему, но, ей-богу, я так любил, что полюбить кого бы

то ни было хоть вполовину так - я не в состоянии. Верите или

нет, но было время, когда я не мог уснуть без того, чтобы у ме¬

ня под подушкой не лежала какая-нибудь вещь, принадлежащая

Н. Да что таиться, медальон до сих пор у меня на груди»...

Письмо помечено «октября не знаю какого дня 1869 года,

воскресение, 4 ч. утра». Единственное свидетельство о кручине,

так и оставшейся не известной никому, кроме Александры Ива¬

новны. Но даже ее, сердечно близкую, он просит:

«Если любите хоть каплю меня, то не станете смеяться и ни

одной душе не покажете этой глупой записки».

А любовь, судя по всему, была большая и глубокая. Во вся¬

ком случае она вызвала думы, которые, как кажется, совсем не

идут образу жизнерадостного двадцатилетнего Варламова. Он

даже пробовал сочинять стихи:

Безумный! Зачем так много горя

Таишь в душе, исполненной любви,

Зачем бушует в ней, как волны моря,

Прилив мучительной тоски?..

Стихи достаточно неуклюжи, чтобы приводить их целиком,

стоит только сказать, что далее следуют строки о «мрачных ду¬

мах», о «сединах в душе», о том, что «ждет меня могила»... Не¬

мало в этих стихах безликой и затасканной лирической печали,

но все же видно, что пережито было серьезное потрясение.

На следующий год был приглашен в Казань, должно быть,

не без ходатайства А. И. Шуберт, мнение которой высоко ценили

в театральных кругах.

Казанский театр славился своей незаурядностью. Держал его

в те годы Петр Михайлович Медведев — хороший актер (Фаму¬

сов, Городничий) и опытный учитель актерской молодежи. Так,

М. И. Писарев и многие другие считали себя питомцами «Петро¬

ва гнезда».

Медведев был преданным искусству человеком. Не гонялся

за доходами.

— Я тружусь и хлопочу для того, чтобы наслаждаться теат¬

ром, чтобы дать возможность жить своей семьей и вот этой ора¬

ве, — говорил нередко Медведев, показывая при последних сло¬

вах на свою труппу. — А деньги для меня — только хороший

слуга!

Это — из книги В. Н. Давыдова «Рассказ о прошлом». Давы¬

дов работал в казанском театре двумя или тремя годами позже

и знал о Варламове из чужих слов.

«Варламов, когда служил в провинции, чего только не пере¬

играл, — писал он. —• В Казани, когда я приехал, о нем... театра¬

лы хранили восторженные воспоминания».

Играл судью Ляпкина-Тяпкина в «Ревизоре» (с Медведевым

в роли Городничего), в «Недоросле» — Скотинина, в «Горе от

ума» — Загорецкого.

В казанском театре Варламов познакомился и быстро подру¬

жился с молодым актером Ленским, тем самым Александром

Павловичем Ленским, который впоследствии стал крупной вели¬

чиной в истории русского театрального искусства, одной из бли¬

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии