Читаем Варламов полностью

ным властелином всея Руси и подвластным собственной неуемной

прихоти. Царский двор не гневался: Грозный —не Романов, бог

с ним! А театральная братия пошла упражняться в остротах: на¬

зывали того Ивана и грязным, и грузным, но не признавали гроз¬

ным. Не хватало, вишь, венценосного великолепия.

Сыграл того же Грозного другой актер — В. В. Самойлов, в

резком внешнем рисунке, почему-то в гриме французского короля,

с нерусской высокой прической хохолком и с изящной эспаньол¬

кой вместо бороды клинышком; скорого на слово и дело, крутого,

колючего. Однако ж не человека смертного, а и впрямь божьего

помазанника. И одобрили его столичные театралы: как ни скажи,

а царь!

Василий Васильевич Самойлов — приметная фигура в истории

Александрийского театра тех времен. Великий был умелец в сце¬

ническом ремесле, изощренный, рассудочный, холодный, расчет¬

ливый мастер театрального искусства. Представлял ярко, броско,

с нажимом, с явным прицелом. Настойчиво, упрямо, накрепко дер¬

жался прямолинейного взгляда на образ, однобокого, предвзятого.

Долгие годы шли споры вокруг его Кречинского (в комедии А. В.

Сухово-Кобылина), которого Самойлов играл, старательно и на¬

сильно припадая на польский выговор, подчеркивая «шляхетское»

произношение. Изображение отъявленного плутодела «инород¬

цем», «полячишкой» после варшавских беспорядков имело свой

особый, недобрый помысел.

Хлынул в те годы на сцену Александрийского театра водопад

«современных» пьес. То были драматургические поделки на злобу

дня. Да не на большую общественно весомую злобу, а по следам

громких судебных дел — о многотысячных денежных кражах,

бракоразводных дрязгах, скандальных разделах богатых на¬

следств, стыдных семейных раздорах... И тут, на этом театраль¬

ном ристалище, блистал Самойлов. Изображал лица с толстым

намеком, портретным сходством, верным расчетом на узнавание.

Так большое искусство актера (и театра) унижалось на потребу

и потеху площадных ротозеев.

Даже Островскому, чьи драмы и комедии пробили было себе

дорогу на Александрийскую сцену, оставалось завидовать бойким

скорнякам — В. А. Дьяченке, И. В. Шпажинскому, В. А. Кры¬

лову. Их мелкий поделочный товар выставлялся на сцену чаще

и в более привлекательной театральной упаковке. «Бесприданни¬

цу» вытесняла проворная «Майорша» Шпажинского.

«Что делать, учусь, учусь, и никак не выучусь писать таких

пьес, как «Майорша», — жаловался Островский.

Не* только постоянных хозяев лож и зрителей первых рядов

партера, но и директора театра И. А. Всеволожского воротило от

поддевок и нечесанных бород на сцене. В дни, когда шли пьесы

Островского, он и не заходил в зал, спрашивал у своего секре¬

таря:

—       Ну что там, пахнет щами?

И секретарь угодливо докладывал:

—       Не пахнет, ваше превосходительство, воняет!

А позже молодой Чехов, автор пока еще одной пьесы —

«Иванова», — сердито острил:

—       Надо в Крыловы поступить... Писать надо пьесы скверно

и нагло.       *

Для такого тона были и особые основания. В литературе о

Чехове остался почти неизвестным факт, что после появления

«Иванова» к автору пришел Крылов, предложил внести несколь¬

ко изменений в пьесу, но с тем, чтобы он, Крылов, считался соав¬

тором Чехова. И обещал неимоверный успех... Об этом есть упо¬

минание только у Марии Павловны Чеховой:

«Это возмутило Чехова, но он и вида не подал... и деликатно

отказал». (В книге «Вокруг Чехова».)

С 1865 года, когда Крылов принес в театр свою первую пьесу,

и до 1890 года — за 25 лет — было поставлено на сцене свыше

сорока его сочинений! А писал он и ставил свои пьесы и дальше...

За это время Виктор Александрович Крылов, бывший учите¬

лем начертательной геометрии, стал начальником репертуара те¬

атра и твердой рукой начертал художественную его линию.

Таков был облик Александрийского театра в последней четвер¬

ти прошлого столетия.

«Артисты, — пишет А. С. Суворин в «Театральных очерках»

об александрийцах, — заботятся не о том, чтобы соответствовать

своему положению в пьесе, а о том, чтобы отличиться. Это стара¬

ние отличиться можно даже заметить в тех несчастных, которые

докладывают о том, что карета подана. Всякий, видимо, хочет по¬

казать, что он вовсе не то, что он изображает, что он не лакей, не

конюх, не мужик, а артист императорских театров, что лакея,

конюха или мужика он только представляет по приказанию на¬

чальства».

Прошла пора трескучей славы Каратыгина и его ложноважной

«выступки». Но еще держится в умах человечность искусства

Мартынова. Совсем недавно умерла Линская. Выдворен вон из

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь в искусстве

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии