Варламов

ходу мешал бушующий зрительный зал. Действующие лица за¬

стывали ошеломленные, оглушенные Яичницей. Им тоже надо

было прийти в себя, понять, что исчезло это дикое наваждение,

этот содомный Яичница.

И, казалось, с уходом его — сцена становилась шире, про¬

сторнее.

Известный в ту пору театральный критик Ю. Д. Беляев пи¬

сал, что Яичница в исполнении Варламова — «гоголевский образ

во плоти», что доставленное им художественное наслаждение —

«именины сердца» русского человека, который любит «смех Го¬

голя».

Другой критик —• Э. Старк — писал о Яичнице (в книге, по¬

священной творчеству Варламова):

«Этот удивительный экзекутор, это чудище дореформенных

присутственных мест в исполнении Варламова приобретал такую

грандиозную форму, через край полную нелепостью, дикостью и

грубостью, что... верилось, что когда-то на Руси действительно в

преизобилии водились подобные типы».

Но зачем же выталкивать варламовского Яичницу из живой

современности в далекое «когда-то на Руси», в «дореформенное»

прошлое?

И если события в комедии не без лукавства были определены

автором как совершенно невероятные, то характеры в ней были

совершенно вероятны и способны на прочную живучесть. Наду¬

тое чванство, тлетворное корыстолюбие, счет за посчет восседа¬

ли тут же, в зрительном зале. И хохотали, утешительно полагая,

что поднят на смех кто-то другой, какой-то там «дореформенный»...

А Гоголь презирал этот «легкий смех, служащий для празд¬

ничного развлечения и забавы». И раздраженно замечал: «Ведь

посмеяться мы любим нац другими, а не над собою; увидеть не¬

достатки ведь мы любим в других, а не в себе». Он хотел смеха

едкого, бьющего наотмашь, который, «не пощадя ничего, поразит

так, что от стыда весь сгоришь, не зная, куда скрыть собственное

лицо свое».

Да если хорошенько подумать, то не один Городничий, а все

герои комедий Гоголя имели право выйти на авансцену и обра¬

титься в зал со злым вопросом:

—       Чему смеетесь?

И уверенно объявить:

—       Над собою смеетесь!

И сокрушенно вздохнуть:

—       Эх, вы!..

Варламов играл Яичницу так, что обретал право и на этот

вопрос, и на это утверждение, и на этот горький упрек.

Переиграл в комедиях Гоголя все, что было ему с руки.

В «Ревизоре» — попечителя богоугодных заведений Земляни¬

ку, судью Ляпкина-Тяпкина, наконец — Осипа. В «Женитьбе» —

Степана, слугу в доме Подколесина, разухабистого Кочкарева, на¬

конец — Яичницу. В «Игроках» — елейно-сладенького старичка

Глова. В «Тяжбе» — высокопоставленного сенатского чиновника

Пролетова, сытого, благополучного и мстительно злобного.

И еще жаловался:

—       Мало написал Николай Васильевич для театра.

В постановке «Мертвых душ» играл генерала Бетрищева. Не¬

понятно, зачем была вынесена на сцену недописанная глава из

второго тома поэмы Гоголя? Разве только предопределено для

Варламова?

Чичиков, гостя в имении отставного генерала Бетрищева, ме¬

лет всякую чушь, рассказывает забавные истории про выдуман¬

ного своего дядю. А Бетрищев смеется, хохочет над проказами

«старого дурака». Только и всего... Но надо было видеть, как это

делал Варламов!

Вначале улыбался. Потом — усмехался. Дальше — смеялся.

Заливался безудержным смехом. Покатывался со смеху. Хохотал

до колик, откинув голову и держась за бока. Валился без сил на

диван. И уже одни плечи вздрагивали — то ли от беззвучного хо¬

хота, то ли от рыданий.

Все степени, все мерки, все виды смеха, раздельно изображен¬

ные на репинской картине «Запорожцы» во многих лицах, Вар¬

ламов доказывал один. Мало кому такое под силу.

В другой сценической переделке «Мертвых душ» играл Соба-

кевича. Вот образ, как бы писанный для варламовского исполне¬

ния. Этот на диво необтесанный, топорной выделки господин с по¬

вадками волкодава, введенного в гостиную, — куда как точно при¬

ходится на варламовские данные. Но нехороша была инсценировка

«Мертвых душ», нестроен спектакль. Прошел пять-шесть раз и —

долой с афиши театра. Так затерялся Собакевич в актерской био¬

графии Варламова, сгинул за зря. Об этом можно только пожалеть.

Впрочем, немного воображения, совсем немного воображе¬

ния — и поразительно легко представить себе Варламова в роли

Собакевича в отличном мхатовском спектакле «Мертвые души».

Ведь К. С. Станиславский так высоко ценил Варламова — об

этом речь впереди! —и называл его артистом «непревзойденного

таланта». Разве ж отверг бы он варламовского Собакевича?

В спектакле МХАТа были и есть безукоризненные исполнители

этой роли: первый из них — М. М. Тарханов, в наше время —