Вариации на тему

Сизиф стиснул зубы — что же еще оставалось ему делать? — и решил молчать, как земля, как камень. Щеки ввалились, мрачный взгляд из-под нависших надбровий пробивался, словно из черной бездны. Теперь он следовал за камнем, не поднимая глаз от протоптанной тропинки, а закончив работу, нырял, как ящерица, за тот же камень, затыкал уши паклей и тихонько сидел там. Упреки, требования, угрозы женщины доносились до него, словно из другого мира — с того берега Стикса. Казалось, этот порядок установился навсегда и иначе уже не будет. Но как-то он заметил, что поток оскорблений и ругательств вроде бы мельчает: нет-нет да и воцаряется в долине непривычная даже для заткнутых ушей тишина. Однажды, когда такая благословенная тишина продержалась с утра до вечера, он не утерпел, оторвал глаза от камня и огляделся по сторонам. Идоны не было видно. Может, заболела? Запуганный, как трусливый заяц, готовый в любое мгновение отпрянуть назад, прокрался он в пещеру. Идоны не было и тут, хотя вещи ее оставались: значит, к дедушке не вернулась. Куда же она могла деться? Сизифом овладело любопытство, и он поспешил к перевалу, к которому вела бегущая по долине дорога. Утопая в песках, продираясь сквозь колючий кустарник, он услышал вдруг знакомый смех. У него мурашки по спине побежали, и он осторожно выглянул из-за скалы. За ней рябили легкими волнами воды залива, посредине которого торчал Тантал. Несчастный мученик то тянулся иссохшими губами к воде, то пытался достать свисающую прямо над головой гроздь винограда, но проклятие богов не давало ему отведать ни того, ни другого.

— Бедненький ты мой, — нежно щебетала Идона. — У меня сердце от такой несправедливости разрывается… Это больше чем жестоко… — Она жалобно всхлипнула.

Тантал, как загипнотизированный, смотрел на женщину: не с Олимпа ли прислали ее для облегчения его страданий? Могучая шея осужденного на вечные муки, как стебель подсолнуха, поворачивала голову в ее сторону, мускулистые руки тянулись уже не к винограду…

— Скажи, скажи мне, чем я могу помочь… Твои тщетные усилия… твое мужественное упорство… Титаны могли бы тебе позавидовать… Подожди, сейчас скину сандалии и войду в воду… скоро мы будем вместе…

Сизиф глубоко-глубоко вздохнул, словно сбросил с плеч гору. «Тантал, братец, — сочувственно улыбнулся он, — если бы ты знал, если бы ты мог предчувствовать, что тебя ждет, — не к берегу бы стремился, а нырнул поглубже на дно…»

Возвращаясь обратно, прыгая через кусты, он беззаботно насвистывал и даже затянул веселую песенку — впервые после того, как очутился в царстве Аида. Таким мы и оставим его: поющим, прыгающим, опьяненным свободой в неволе и возносящим благодарность богам. Ведь он сам, как и несчастный Тантал, не знает, что его ждет, не предполагает даже, что вскоре подкрадутся к нему ревность, страсть, досада, тоска, пустота… Не знает, что последними словами будет он клясть богов за то, что отняли у него Идону, на коленях будет молить вернуть ее — пусть злобную, оскорбляющую и презирающую его — только вернуть, чтобы она была рядом!..

Поэтому оставим его вприпрыжку, по-детски спешащим к своему камню. Так будет лучше и для него, и для нас, и для богов, которые очень не любят, когда кому-то становятся известны их намерения.

СИЗИФ И СТРАЖИ

Когда Сизиф принялся за свой каторжный труд, к нему был приставлен страж, которому вменялось в обязанность пристально следить, чтобы камень втаскивался в гору столько раз, сколько положено, чтобы осужденный не бездельничал, не слонялся праздно и не придумывал хитростей с целью обмана небожителей — к примеру, не сталкивал, будто невзначай, свой валун в какую-то пропасть и не заменял его более легким. Неизвестно было Сизифу, когда и с какой стороны может появиться его неусыпный страж; случалось, что тот наблюдал за ним, притаившись за гребнем скалы или за кустом терновника. Сколько раз бывало: оглядится несчастный вокруг, ничего подозрительного не заметит, возьмет да и присядет отдохнуть, а страж тут как тут! Хватает рог и трубит, оповещая Олимп о новом проступке подопечного. Следовала кара: на другой день Сизифу полагалось волочить в гору свой камень вдвое больше раз, чем обычно.

Однако со временем стал Сизиф замечать, что ему все чаще удается избежать наказания: скатится камень, а Сизиф за ним не спешит, присядет на косогоре, полюбуется снежными вершинами или спустится в долину и приляжет подле камня, отдохнет, а то и вздремнет сладко — и ничего!.. Поздоровел Сизиф, щеки налились, глаза ясные, спокойные, как-то даже размечтался: а неплохо бы этакую крутобедрую пастушку встретить; оборудовал для отдыха уютную пещерку — и снова никаких последствий!