К хорошему привыкаешь быстро, и наш Сизиф не преминул втянуться в новую жизнь. Ему понравилось навещать близлежащую харчевню, где он с аппетитом съедал жаркое «а-ля Сизиф» и запивал его фирменным напитком «С горки». Привел в порядок усадьбу, поставил комфортабельную виллу, создал семью, дождался детей. Они получили образование и не опозорили отца. Старший сын, пользуясь абсолютно новыми вычислительными методами, доказал, что вкатываемый Сизифом камень через три миллиона лет и три месяца в результате трения потеряет в весе шестнадцать килограммов и четыре грамма. Дочь, человек не без художественной жилки, создала сценарий многосерийного кинофильма «Смерть Сизифа». О том, как Сизиф, таская свой камень, умудрился тайком вырыть в горе туннель, через который и скрылся. Убегая от бдительного и усердного (!) стража, он оказывается в джунглях, попадает в плен к людоедам. Следуют жуткие натуралистические сцены: Сизифа варят в котле, по кусочку съедают и тут же бросаются искать камни, втаскивать их в гору, падают от усталости, вновь поднимаются и продолжают толкать камни (оказалось, вместе с жарким из Сизифа они приобрели и его проклятие).
Дочь получила крупный гонорар и подарила отцу прекрасный бинокль, чтобы находящийся под его опекой Сизиф и в самом деле не вырыл туннеля — велика сила искусства!
Сам Сизиф усердно оберегал свой миф: каждое утро якобы отправлялся на работу (две штатных должности на свое имя, одна — на имя жены), а на самом деле охотился, рыбачил, посиживал в пивной или заглядывал к молодой вдовушке; по возвращении он не забывал пожаловаться на усталость или головную боль, как и всякий нормальный мужчина. Время от времени у него начинало от сытой жизни покалывать сердце; тогда Сизиф вспоминал о знаменитой камнетерапии, спохватывался, что у него есть собственная гора и свой камень. Гордо направлялся туда, плевал на ладони и, как говорится, вспоминал молодость. Полезность такой гимнастики обнаруживалась особенно в те дни, когда появлялись ревизоры Олимпа (о них кадровик всегда предупреждал заранее). После проверки, поглаживая ожившие мускулы и подсчитывая премии, Сизиф возносил горячую хвалу богам за то, что его труд не пропал даром.
Когда, огласив приговор, Сизифа привели к горе, он мечтал лишь об одном: превратиться в холодную и мертвую глыбу, которую послушно приволокли и бросили у его ног слуги олимпийцев. До чего же бессмысленно втаскивать, втаскивать и еще бесконечное число раз втаскивать скатывающийся вниз камень — и больше ничего, втаскивать лишь затем, чтобы убедиться: ты никогда не достигнешь вершины!.. Такой кары не выдержали бы и сами боги, что уж там говорить о простом смертном с расшатанной нервной системой!..
И все же, принимаясь за свой каторжный труд, осужденный питал тайную надежду: пусть не часто, пусть хоть раз в столетие, но, как говорится, улыбнется ему счастье: вдруг да удастся хоть на денек-другой сбросить тяжкие оковы? Может, руку сломает или какая-нибудь жила от напряжения лопнет. А то, глядишь, толкая свой камень, распарится и простудится, и тогда неумолимым богам, хочешь не хочешь, придется выдать ему то, что ныне в цивилизованном мире зовется листком нетрудоспособности.
Но как бы отчаянно ни подставлял Сизиф ноги под грохочущий вниз камень, с каким бы остервенением ни втаскивал его на крутой склон, никакая хворь беднягу не брала. Всеведущие судьи позаботились не только о том, чтобы у несчастного ни единый волос с головы не упал, но и о его бессмертии: как же иначе можно будет вечно наслаждаться привлекательными картинами отчаяния и страданий?
Однако больше всего угнетала Сизифа бесперспективность его занятия, бессмысленное проливание пота. Сколько раз с горечью думал он о том, что если бы тщеславные боги поменьше пеклись о своих дутых амбициях и привилегиях и, напротив, больше заботились о благе общества, то с помощью затраченной им, Сизифом, энергии можно было бы возвести прекрасные дворцы, насадить великолепные сады, вырыть бесчисленные пруды… Ведь Сизиф, из года в год единоборствуя с камнем, превратился из немощного белоручки в подлинного богатыря: его легкие при каждом вдохе вмещали больше воздуха, чем надувной матрац, размаху его плеч вполне мог бы позавидовать сам Атлант, а его стальные пальцы запросто могли бы сплющить теперь оловянный кубок, из которого некогда, в бытность свою коринфским царем, он попивал вино… Тело налилось такой силой, сделалось столь могуче и гармонично, что, будь он Нарциссом и имей возможность любоваться своим отражением в воде, ничего более для счастья ему и не требовалось бы. Но такой возможности у него не было, и после сверхчеловеческого дневного труда он просыпался среди ночи весь в поту, мучимый мятежными вопросами. «Почему? Почему я должен впустую тратить силы?.. Кому? Кому нужно мое бессмысленное существование?..» — вопрошал он звезды, чье слабое мерцание едва пробивалось сквозь темные своды царства Аида. Но звезды лишь равнодушно поглядывали на несчастного.