Я вернулся взглянуть, как живётся снаружи,просто вздохнуть, повторить своё имя.Я увидел: бульвар наполняется паводком света,и деревья стоят все в пуховых платках хлорофилла.Я проснулся легко, помня только о сыне.Отойди на минуту, подумай, а может быть, этот остаток,быстрый спазм полусна, oн и служит моим оправданьем.Пресловутое чудо мгновенья остановлено гипсовым взглядом.Это странное чувство, которое, с первого взгляда,нарушает людьми предназначенный сердцу порядок.Я прошу – загляни через слой неразборчивой плёнки,сквозь коросту годов. Ты увидишь, что нету ошибки.Это слой наносной, скорлупа, оболочка, но, как у ребёнка,там мерцает изменчивым светом тепло сердцевины.И как в детстве – предчувствия горькие всхлипы.Мы идём по пустеющим улицам, гадая, насколькочья-то доля вины тяжелее в последнем итоге.Не волнуйся, мой милый, сказала усталая Ольга,это просто душа ещё постарела немного,всё равно под конец будет всем одинаково больно.И недолго нам ждать. В парке гулко.Дорогие места отзвенели стеклянной листвою.Каменистый ручей к декабрю замёрз ненадолго.Вот Thanksgiving,[3] и пригороды Вашингтонапо утрам застывают на дне голубого раствора.Это северный Юг, где мы когда-то любилисинь газонов и реку в дремучих лианах.Храм мормонов эмблемой Мосфильма на звёздномэкране.Всё останется, но постольку посколькуостаётся хоть кто-то из тех, для которых не страннорасставлять бесполезные вещи на время по полкам ничейным,на ничейной земле постоянного перемещенья.Средь разбитых зеркал мне знакомо лицо анонима,вновь воскресшего, не просящего о прощенье,после четверти века любви, проходящего мимо.Потому что, раз нету любви – нет и прощенья.Есть, однако, прощанье. Не то с языком созреванья,не то с воздухом в мёртво-резервном пространстве.Когда всё ускользает, остаются хрусталики зренья,среди мёртвых окопов – озёрный хрусталь Зарасая,скифский дар – халцедонный прибой Коктебеля.Не грусти. Всё равно мы живём на краю Средиземного моря:дымный запах акаций, ржавый танкер и тающий берег.Всё пройдёт и остынет. Но есть предрассветное горе.Когда души расходятся, больше друг другу не веря.Это значит – не верить себе, забыв о потере,готовить себя к другому рожденью.Наклонясь над постелью, память вспомнит по воскресеньямо глубинном тепле, постоит надо мной, и простынетслед ее, затихая шагами за дверью.