Варианты будущего

Ну, да, – сказал я себе, – конечно… пришелец с другой планеты… не пешком же он сюда пришёл…

Мы вышли из блока и стали подниматься вверх по лестнице…

Раз в несколько дней… – не знаю, во сколько; в камерах, где меня держали, не было окон, так, что я не мог следить за сменой дня и ночи, а электрическое освещение не выключалось круглосуточно… – раз в несколько дней (или недель?) меня переводили из камеры в камеру. Мне накидывали на головогрудь непроницаемый полог из плотной ткани и заталкивали в тесную железную клетку на тележке. Клетку закатывали в лифт и несколько раз гоняли кабину вверх-вниз, так, чтобы я не мог определить – на котором из этажей двадцатиэтажной тюрьмы я нахожусь. Возможно, меня возвращали на тот же этаж, в тот же блок, только в другую камеру. Всё, что я мог видеть из-за решётки камерной двери, была выкрашенная в белый цвет коридорная стена напротив и небольшой участок серого пола. Всё. Кроме меня и единственного охранника во всём блоке никого не было.

На оклики вертухаи не отзывались, словно все они были глухими (хотя, конечно же, не были, просто действовали согласно уставу). Но, если настойчиво требовать чего-то, то могли прийти другие – те, что наблюдали через камеры и слушали через микрофоны – и избить. Молча. Таковы правила. «Мёртвые коридоры…»

Только недавно тишину в блоке стал нарушать один. По скрипу его сапога я стал точно определять его смену и место, где он находился. Теперь не одна только тишина сводила меня с ума.

К камере вертухаи подходили только чтобы сунуть под дверь поднос из плотной резины с резиновыми тарелками и столовыми приборами, и потом, спустя несколько минут, чтобы всё забрать. И снова тишина. Тишина. Тишина. Тишина… О! Ублюдки! Так они пытались сломить нас – меня и моих товарищей, пытались вынудить отказаться от наших убеждений. Для этого они придумали особый режим содержания: «мёртвые коридоры» – пустая белая камера в совершенно пустом блоке. Ни звука сверху, или снизу! Никаких свиданий! Никаких книг, или возможности вести записи, никаких новостей извне! Тишина. Тишина. Тишина. Сенсорная депривация.

До нас доходили слухи… ещё до того, как нас схватила политическая полиция… что некоторые так сходили с ума; пытались покончить с собой, бились о белые стены, рвали зубами вены.

Тогда, выйдя на лестничную площадку и увидев трафаретный номер на стене, я узнал, что последнее время находился на восемнадцатом этаже. Как и в тюремных блоках, на лестнице не было окон; все помещения освещались электрическими светильниками, так что нельзя было точно понять, день сейчас снаружи или ночь (одна из «достопримечательностей» тюрьмы особого режима: в случае побега заключенных, электричество отключалось и вертухаи с приборами ночного видения выходили на охоту…). «Мёртвые коридоры…»

Я не знал, что с моими товарищами и где они. Тогда, поднимаясь по лестнице вслед за пришельцем по имени Иешуа, я ничего не знал…

Шерш, Кхан, Хшио, Аша, Феш, Зихт… друзья мои, мои боевые товарищи! Где вы? Дéржитесь ли ещё? Живы ли?

…я не знал даже – в действительности ли всё это происходило со мной, или фантастический побег был плодом моего свихнувшегося сознания, болезненным сном, бредом…

Сами посудите: пришельцы; какие-то чудесные устройства, игнорирующие законы физики; загипнотизированные охранники… Как тут не усомниться в собственном разуме?

– Почему ты помогаешь мне, Иешуа? – спросил я пришельца, в первый раз назвав его по имени.

– Потому, что должен, – ответил тот и открыл дверь, за которой всё заливал яркий солнечный свет. – Нам следует поспешить. У нас мало времени.

Вслед за Иешуа я вышел на крышу тюремного корпуса. Солнце, похоже, стояло высоко – так мне показалось. Я так давно не видел солнечного света, что мои глаза совершенно отвыкли от него. Едва я оказался снаружи, солнце ослепило меня; глаза тотчас затянуло влажной плёнкой. Не удержавшись, я встал на четыре ноги, задрав головогрудь и зажмурив глаза; я вытянул руки в стороны и несколько раз наполнил и опорожнил лёгкие. Постояв так несколько долгих мгновений, я попробовал осмотреться: смотреть было больно.

Поначалу я смог полностью открыть только нижнюю пару глаз, под жвалами, – верхние почти ничего не видели. Небо было ярко-сиреневого цвета; солнце стояло чуть позади и слева. Я старался не смотреть на него. Впереди была плоская, обнесённая невысоким парапетом крыша тюрьмы, а за ней вдали – небо, по которому плыли стайки бледных перистых облаков; где-то совсем рядом прокричала птица. На мне было худое тюремное рубище, сквозь которое я тотчас же, всем телом ощутил прохладную свежесть: была середина весеннего дня.

Мой спаситель больше не торопил меня. Пришелец стоял рядом и терпеливо ждал, когда я смогу двигаться дальше.