– Идемте, – сказал я решительно. И взял ее под руку. Показалось, что я подключился к цепи высокого напряжения: даже дрожь прошла по моему телу.
Эй, парень, – сказал я себе мысленно. – Не теряй головы, старичок. Держись за воду, не то потонешь.
И мы двинулись в зал.
Места для нее, конечно, не было. Мало того: и для меня тоже. Опоздавшие, что до перерыва тусовались на балконе, неукоснительно выполнили закон природы, которая, как известно, не терпит пустоты.
Я решительно подступил, исполненный уверенности в себе:
– Господа, это очень нехорошо. На этих двух местах лежали платочек дамы и мой сверточек: кресла забронированы за редакцией германского журнала…
Я не жалел акцента, произнося эту тираду.
Названное имущество мне вернули сразу же; но я не отступал:
– Так поступать очень нехорошо, вы должны стыдиться. Желают ли господа, чтобы я позвал распорядителя? Он подтвердит вам…
К счастью, в России иностранец – всякий – все еще в немалой степени V.I.P. Будь он даже европейцем.
– Да ладно, раз вы так говорите…
Мы уселись.
– Молодец, – негромко сказала она, улыбнувшись. – Браво.
Черт его знает – я почувствовал, что краснею, на этот раз непроизвольно. Просто от удовольствия – и смущения. Клянусь посылаемыми поочередно и передающими напоминание: сура семьдесят седьмая. И выше: «А обидчикам приготовил Он наказание мучительное».
Вот пусть теперь и поищут места для себя.
На трибуне Изгонов уже боролся с нервной одышкой. Я глазами отыскал в президиуме Бретонского. Выглядел он – после моей накачки – весьма и весьма импозантно. Мне захотелось подмигнуть ему и крикнуть: «Ну что, взял талонами?» Но я сдержался.
Но что-то надо было сделать. Просто необходимо. Требовался поступок. И я совершил его: взял Наташу за руку. Ее пальцы слабо дернулись, словно обозначив желание высвободиться, но этим она и ограничилась. И мне стало очень хорошо. Невыразимо хорошо. Хотя Изгонов уже затянул свое «Э-мм-э».
4
Хорошо, что текст доклада был заготовлен заранее: в исполнении Изгонова половина смысла терялась, и боюсь, что далеко не все участники сборища смогли путем разобраться в прыжках и гримасах российской современности. Хорошо, что не пожалели денег на размножение текста, который предоставлялся каждому бесплатно, за счет Федеральной партии. Поэтому пока партийный деятель продолжал, кряхтя и поминутно спотыкаясь, терзать слух участников, я предался совсем другому удовольствию: почти совсем закрыв глаза, изолировался от мира и получал какие-то впечатления только через пальцы Наташи. Я так и не выпустил ее руки, и это было куда важнее, чем всякие политические кунштюки. И тем не менее придется к ним возвратиться, потому что если вы читаете этот текст, то вовсе не из интереса к моим личным переживаниям. Конечно, если бы вы могли увидеть Наталью, да к тому же моими глазами, то отнеслись бы к моим эмоциям совершенно по-другому. Но вы ее не видели. И вот все об этом.
Всему на свете приходит конец; наступил он и для изгоновского доклада. Никто из присутствовавших нимало не огорчился, когда сразу после завершения, не ознаменованного никакими торжествами, салютами и если не военным парадом, то хотя бы прохождением почетного караула под звуки духового оркестра, – был объявлен и второй перерыв. Весьма своевременно, потому что докладчик не только охрип – что для привычного оратора необычно, но и буквально промок насквозь, пот лил с него, словно состязаясь если не с Ниагарой, то по крайней мере с Петергофскими каскадами, так что ему явно следовало сменить рубашку, а еще лучше – и белье. Зал поднялся и, на ходу сбиваясь в группки и переговариваясь, присутствовавшие потекли в направлении буфетов, в которых недостатка не ощущалось, даже если не считать того, которым мы уже пользовались. Как сказано в суре «Совет», в айяте тридцать четвертом: «Все, что вам доставлено – удел жизни ближней».
– …Послушай, я уже просто не чувствую пальцев, – жалобно прошептала Наташа.
Я наклонился и поцеловал эти бедные пальцы.
5