Вариант «И»

Первым из этих обстоятельств было то, что они – очередные правители – никак не могли не помнить (это было им необходимо для самоуважения), что живут они как-никак в России, а Россия, как всему миру известно, – великая держава и просто не может такой не быть. Вторым – множество наглядных свидетельств того, что на деле мир об этом благополучно (и не без оснований) забыл; то есть признавалось, что когда-то нечто подобное действительно имело место, но когда это было? Когда в России правил царь Горох, или – последняя вспышка – усатый дядя Джо. Однако где те времена? А потому – кто сейчас станет сколько-нибудь серьезно считаться с Россией, которая давно уже даже и не империя? Да, безусловно, она не перестала быть вооруженной силой; однако при нынешнем ее экономическом положении только абсолютный безумец мог бы вознамериться использовать оружие и развязать войну; ему бы просто не позволили даже ближайшие соратники. Если же паче чаяния что-либо подобное все же началось бы – то конец наступил бы быстро, и с Россией вообще было бы покончено – если не навсегда, то на достаточно долгое время, лет на сто по меньшей мере. Иными словами, не было больше никаких оснований считаться с Россией в чем бы то ни было; с нею и не считались более, хотя формально она сохраняла все свои членства и участия.

Приближение столетнего юбилея, хотел того кто-либо или не хотел, если не загранице, то хоть какой-то части россиян напоминало о былом величии и вызывало вполне естественное чувство горечи. Чувство, сильное до такой степени, что ведь и впрямь находились если не на самом верху, то близ него люди, которые сперва в шутку, а потом все более серьезно стали подумывать о военном выходе, исходя из того, что войну, конечно, не выиграть, однако победителям придется потом Россию – или то, что возникнет на ее месте – подкармливать и помогать вылезти из дерьма; тут поминались прецеденты более чем полувековой давности: судьба разбитых в великой войне Германии и Японии. Этих мыслителей, однако, урезонивали: указывая, что и Германию, и Японию восстановил и поднял в конечном итоге не кто-то со стороны, но сами же немцы и японцы; им просто помогли создать необходимые для этого условия, работать же они были готовы до последнего дыхания. В России же работать если и хотел кто-то – всерьез работать, – то не более чем один из сотни; остальные же девяносто девять мешали бы ему, действием или бездействием. Что же касается денег, то сколько их России ни дай, все равно разворуют, так что и запаха не останется. Так что проигрывать войну не было смысла, а значит – и начинать ее. Тем более что армия – пока – желанием выходить на поле брани не очень-то горела: жизнь ее и в мирное время была скудной донельзя, а рассчитывать на военную поживу не приходилось. Да и союзников вроде бы не было.

А Россия тем временем шла к своему концу. И хотя о тройственном разделении разговор еще не начался (это случилось позже, при интеллигентском правлении), но всякому, кто давал себе труд об этом задуматься, становилось ясно, что надо либо начинать суетиться, подобно известной мыши, тонувшей в крынке молока, либо учинить лихой пир во время чумы – и кончать базар.

Тогда именно и возникла – вернее, воскресла в кругу людей, готовых ради блага государства и подсуетиться, и даже очень – та самая идея относительно реставрации монархии. Люди эти были из числа тех, кто формально не будучи властью во многом осуществлял ее, одни – подсказывая решения, другие – выполняя указания сверху (всякое распоряжение ведь можно выполнять по-разному и с противоположными результатами). Люди эти не составляли никакого тайного общества, заговора, партии и тому подобного; просто по положению они достаточно хорошо знали друг друга, общались и во внеслужебное время – на даче, рыбалке или в бане, скажем, – и за рюмкой – умеренной, впрочем – нет-нет да и затрагивали в разговоре близко интересовавшие их темы.