Тут же я невольно покачал головой, не то удивляясь неожиданному полету фантазии, не то осуждая его. Издавна я знал за собой такую слабость: когда предстояла серьезная работа — отвлекаться на что-нибудь не имеющее к делу прямого, а то и вообще никакого отношения. Так уж я устроен.
Пришлось тут же, не трогаясь с места, объявить себе выговор, доказать, как дважды два, что вчерашний разговор Наталья не приняла всерьез, наниматься ко мне не собирается, и вообще пора уже думать — в свободные от работы мгновения — о божественном, а не о…
Успокоив себя таким способом, я врубил стартер и поехал, не спеша, заново привыкая к московскому движению в утренний час пик. Вообще в этот мой приезд количество машин в Москве меня удивило. Когда я двадцать лет назад уезжал, мне казалось, что стоит выехать на улицы еще хотя бы сотне автомобилей — и конец, движение в городе прекратится, превратится в колоссальную и вечную пробку. С той поры автомобилей прибавилось не сотня и не тысяча, возможно, считать следовало на миллионы — неудивительно, что улицы так и выпучивало вверх, в третье измерение, но и на втором, и на третьем ярусе (а над Бульварным кольцом существовал и четвертый) движение все-таки сохранялось, хотя чаще всего как вчера — бампер в бампер. Мельком я подумал, что если кому-нибудь придет в голову парализовать город или, хуже, довести до состояния полного хаоса, то это никакого труда не составит. Подорвать несколько опор на узловых развязках — и ничем уже не поможешь, и референдум не состоится скорее всего, а уж Избрание — и подавно, потому что сразу же начнутся поиски правых и виноватых, толпа выйдет на улицы, и чем все это закончится — предсказать невозможно. Только и станешь надеяться на то, что «Поистине, помощь Аллаха близка!» — как сказано в суре второй, айяте двести десятом. Помимо этой помощи можно было надеяться лишь на то, что президентская команда, пока еще находившаяся у власти, понимает все не хуже нашего и принимает меры предосторожности. С другой стороны, и мы старались приглядывать, за чем могли. Хорошо еще, что на сей раз мусульманские боевики не противостояли нам, скорее наоборот.
Пристроив наконец машину на стоянке на Дубль-Арбате, заправив счетчик мелочью с хорошей форой и включив систему охраны, я неторопливо — времени еще хватало с избытком — спустился в боковую улочку и с видом праздного туриста приблизился к нужному мне зданию театра Вахтангова.
Натальей, естественно, и не пахло; это в буквальном смысле, потому что горьковатый запах ее духов запомнился мне со вчерашнего вечера очень хорошо. Но ведь она и не обязана приезжать за полчаса, не было такого уговора. Чтобы скоротать ожидание, я остановился у театрального подъезда и закурил. Секунд через тридцать ко мне подошел молодой человек очень убедительного вида, в пятнистой униформе, с десантным «АКДМом», который он прижимал правым локтем к боку. Прежде чем он успел задать вопрос, я извлек свое журналистское удостоверение и аккредитацию и сказал ему негромко: «Басмалля рах-мон, рахим». Он глянул на документы, очень серьезно ответил: «Аллах акбар» — и отошел на свое место. Похоже, что это был охранник от партии азороссов, членов которой на совещании могло быть немало.
Я медленно докурил сигарету, швырнул окурок в урну, которую обнаружил не сразу. В Москве любят размещать эти полезные приспособления в таких закоулках, куда заглянешь не сразу. Полчаса ожидания вскоре истекли. Я еще раз окинул взглядом доступнуо обозрению часть улицы: никого, в смысле кто угодно, только не она. Ну что же, собственно, ничего иного я и не ожидал, nicht Wahr? Повернулся и, настрого приказав себе более на эту тему не думать и не фантазировать, вошел в театр, настраиваясь уже исключительно на предстоящую работу.
Я предполагал, что высказать свое отношение к монархии вообще, и каждому из претендентов в частности, народу из разных партий и движений соберется немало. На деле зал оказался набитым под завязку. К счастью, для прессы места были зарезервированы; впрочем, задержись я еще на несколько минут, возникли бы сложности. Усевшись, я стал оглядываться в поисках возможных знакомцев. Раз-другой почудилось, что узнаю лица, но уверенности не было, и вскакивать не хотелось. Если это действительно знакомые, то увижу их в перерыве, а не удастся — небольшая беда, я был здесь не ради них. Вот и стало тише, публика зааплодировала, и на сцене появились один за другим отцы-руководители совещания от крайне левых до столь же удаленных от центра правых и чин чинарем продефилировали к своим местам в президиуме. Я смотрел на них, опознавая каждого. В большинстве своем это были лица, широко известные.