Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль

Пораженный Покрышев смог только кивнуть. Адмирал уже развернулся, когда он коснулся сзади его руки. Тот повернул голову, взглянул в лицо.

Таким же тихим голосом подполковник произнес:

– Поверьте мне, я сделаю все возможное.

Кузнецов кивнул, как будто ему хватило.

Уже спускаясь вместе с остальными вниз по лестнице, подполковник Покрышев вдруг ясно понял, что его так давило все время разговора. Это была неискренность. Все улыбки там, наверху, все это подчеркнутое внимание к его словам, все эти «товарищ Покрышев…», «товарищ Кузнецов…» были ненастоящими. То есть, несомненно, все сказанное сегодня было правдой, и все присутствующие полностью участвовали в событиях и готовы были выполнить все указания любимого товарища Сталина не за страх, а за совесть, но все же…

Покрышева не оставляло странное чувство, что все произошедшее было тщательно отрежиссированным спектаклем с четко определенными ролями для каждого участника. Все знали, что делать, но выглядело это настолько ненатурально, что просто бросалось в глаза. Так иногда случается в театре, когда актер вдруг скажет что-нибудь так, что становится неловко и хочется отвернуться. Только адмирал флота казался реальным, цельным человеком. Именно от его слов тяжесть ушла, осталась только усталость от спавшего напряжения.

Внизу он получил оружие, и Новиков сел в машину вместе с ним. Они поехали обратно в управление ВВС, позади держалась машина с незнакомым ему генерал-лейтенантом авиации и морским полковником. После выезда за ворота Кремля впереди пристроилась еще одна машина, с охраной.

– Все понял? – спросил его Новиков, как только они пересекли мост, отделив себя от всего произошедшего в кремлевских стенах.

Покрышеву стало немного стыдно за свои мысли. Главмаршал был честным и сердечным человеком, и если он вел себя в присутствии Сталина как-то не так, то наверняка на это были веские причины.

– Так точно, товарищ главный маршал, понял, – вздохнул он.

– Не вздыхай, голова садовая… – дружески ткнул его в плечо Новиков. – Сотни человек о таком бы мечтали. Сейчас с Федоровским и Валерианом Федоровичем сядем и будем делать дело, понятно?

Они подкатили к воротам управления, машина охраны остановилась, перекрыв улицу, и ее пришлось объезжать.

Следующие четыре часа и полдня за ними были проведены в ругани. Сидя в комнате, пепельницы в которой переполнялись минут за сорок, четверо летунов сводили элиту морской и армейской авиации страны в списки. Эти списки исчеркивались, мялись и переписывались, постепенно очерчивая костяк части, которая должна была зачем-то задавить всех. Это, опять же неизвестно почему, считалось более важным, чем оголение фронта, оставленные без командиров полки и эскадрильи – между прочим, в самую страдную пору.

К своему облегчению, подполковник довольно быстро понял, что идея создания «асовской» части, не раз поднимавшаяся в прошлом, но так ни разу до конца и не воплощенная в жизнь, вовсе не вызывает протеста у Новикова. Идея была, в общем-то, благодарная. Забрав у каждой воздушной армии по четыре-пять самых сильных бойцов, они не слишком ослабляли ее мощь (командные должности недолго будут оставаться свободными), а плюсы от включения соответствующих фамилий в формируемый список были несомненными.

– Гриб[10], оба Глинки[11], Амет[12], этот еще, как его… – прикрыв глаза рукой, жестикулировал зажженной папиросой Покрышев, пытаясь вспомнить еще не названные фамилии хотя бы тех летчиков, которых он знал лично.

– Погоди, Петро… Григорий, что у тебя там по флотским?

– Так, по балтийцам – это самые боеспособные части. Из четвертого гвардейского – Голубев…

– Какой?

– Василий[13]. И Цоколаев Геннадий еще.

– Он уже не летает.

– Это кто еще сказал? Если в академии, то не значит, что не летает. Так, из третьего гвардейского – Костылев…

– Здорово…

– И Игорь Каберов[14]. Эти самые лихие.

– Так, я нашел еще одного – Николай Морозов, комэск в 731-м ИАП…

– Морозов… Морозов… Нет, не слышал про такого. Ладно, ставь в запасной список. Сколько в сумме?

– Уже за сорок.

– Много. Нам ведь тридцать семь дали, верно?

– Точно так. – Полковник-моряк мотал головой, пытаясь разогнать вокруг себя табачный дым и не отрываясь от измятых листов. – Восьмерка на бомберов, их не мы формируем.

– А кто?

– Сам Раков. Он недели через две будет отозван, ему полегче, но зато переучиваться надо.

– Ой, черт! – Покрышев схватился за голову. – На что?

– «Су шестые». Это как «вторые», но моторы получше, и с ними весь оголовок.

– Голова моя садовая! Да мы-то на чем?!

– Э-э-э… Да на том же, что и сейчас, в принципе. «Яки». Усилена конструкция… Крюк там, крылья складываются – всякие морские штуки… Сборка штучная, дерева почти ноль… Так… – Он полистал затрепанный блокнот с плотной непроницаемой обложкой и прошивкой из толстых шнуров. – Двадцать восьмого у нас запланировано с Яковлевым, смотрим машины. Ага, на двадцать восьмое – «яки третьи», их в основном составе двадцать четыре, через три дня в Монино – уже «яки девятые», серии Д и ДД. Слышал про такие?[15]