Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков.

Издание истории Михаила Пселла, правда, разъяснило кое-что и в этом отношении. Еще более будет пролито света полным изданием подлинной истории Иоанна Фракисийского, что уж обещано тем же неутомимым работником по истории средневековой Греции, которому мы обязаны историей Михаила Пселла. Но кроме этих двух писателей и третьего — Атталиоты, в XI веке был еще один историк, Иоанн, митрополит Евхаитский. Его епархия лежала в пределах Византийского армянского округа (прежнего Еленопонта), не настолько далеко от Фригии, чтобы не могли доходить до него местные события последней; сам он был старшим современником и учителем Пселла, современником Константина Мономаха и нашествия Руси на Царьград (1043 г.). К несчастию, о его хронике мы знаем только одно то, что она существовала; знаем это из одного небольшого стихотворения, сочиненного митрополитом Евхаитским на свое историческое произведение. Как бы то ни /142/ было, почти несомненным остается тот факт, что имя Варангов впервые внесено было в греческую письменность каким-либо местным малоазиатским писателем-летописцем. Важно это в том отношении, что, быть может, здесь находится путь к объяснению самого происхождения византийского названия Варангов. Уже давно, хотя на довольно шатких основаниях, было высказано предположение, что происхождение этого слова народное, то есть, простонародное. Нужно, следовательно, звать особенности малоазиатских наречий средневековой Греции, чтобы безошибочно решать вопрос. Мы лично не обладаем нужными для того сведениями; да и самые, теперь довольно многочисленные, издания народных греческих песен Трапезундской, Понтийской и прочих областей совсем почти не доходят до Петербурга. Только по цитатам у Сафы, помещенным в предисловии к II-му тому Средневековой Библиотеки, узнаем мы, что в народных песнях припонтийских Греков, носящих на себе следы глубокой древности и даже именно XI столетия (упоминание об Узах), воспеваются наряду с греческими паликарами также и Фаранги, которых Сафа прямо принимает за Варангов. Сценой геройских подвигов служат ущелья и клисуры Тавра (Девы, Δέβα), то есть, соседний [220] с Фракисией Кивирреотский округ — тот самый округ, куда, между прочим, стремился Хрисохир со своими удальцами, и далее пограничные области Писидии, Ликаонии и Киликии, за которыми начиналась сарацинская граница XI века, спорный рубеж между двумя мирами, по направлению к Евфрату, Эдессе и Самосате. Мы не спорим против того, что Фаранги могут быть прямо считаемы за Варангов; точно также не отвергаем тожества с Варангами и тех Марангов, имя которых подслушал еще Пуквилль (Pouqueville) в собственной Греции; этим именем, говорят, и теперь дети преследуют и дразнят иностранцев:

Φράγγο, Μαράγγο Πίτσί κακαράγγο!

Мы думаем, однако, что напрасно было бы находить здесь подтверждение западного происхождения Варангов. Трудно согласиться даже с тем, чтобы ϕάραγγοι были народною переделкой слова ϕράγγοι. Тогда нужно будет принять, что имя Варангов образовалось в Греции совершенно независимо от русского /143/ «Варяги» и перешло не из Руси в Византию, а наоборот, и что наша первоначальная летопись современную ей терминологию XI и XII веков перенесла неправильным образом в предыдущие столетия. Легко высказать такое предположение, но, чтобы доказать его строго научным образом, нужны именно строго научные доказательства и точные исследования. Согласимся, впрочем, на время с тем, что Франки и Варанги этимологически одно и то же. Так думал даже Гопф, а у нас независимо от него Д. И. Иловайский. Останется еще вопрос, кого в Малой Азии, где впервые появилось имя Варангов или Фарангов, называли Франками, кого могли называть и кого не могли называть. Народ мог так называть и Русских, мог называть так всех иностранцев. Песни, о которых мы говорили, называют же не только Фарангов, но и Узов Эллинами — в каком смысле? теперь для нас все одно. Пока гораздо проще предполагать, что сами Русские, служившие в Византии, называли себя Варягами, принеся с собою этот термин из Киева, и что так стали называть их те Греки, [221] которые, прежде всего, и особенно близко с ними познакомились. Маранги представляют только другой выговор слова Варанги; а Фаранги могло быть или точно также диалектическим отличием, или народным искажением под влиянием созвучного Φράγγοι.