Варяги и Русь

Селлий, надо сказать, являлся сотрудником Г. 3. Байера, с именем которого принято связывать само начало норманизма. Именно по его совету он занялся русской историей и изучал, владея русским языком, «разных летописей российских» (и даже перевел на немецкий язык Никоновскую летопись). Но во взгляде на этнос варягов Селлий был абсолютно независим от своего наставника (причем от участия варягов в русской истории ни он, ни его переводчики, как ошибочно считает М. Б. Свердлов, не избавлялись якобы потому, что варяги широко понимались как «немцы» или шведы. Во-первых, в определенные истории своего бытования термины «варяги» и «немцы» были лишены этнического содержания совершенно и прилагались ко многим народам Запада (и даже Востока). Во-вторых, Рюрик, Синеус и Трувор всегда воспринимались, даже когда это не указывалось, именно варягами, в-третьих, варяги присутствуют у Селлия в дальнейшем изложении истории Руси: «Возвратяся из варяг Владимир ко брату, / Убил его ратию, хоть жаль мужу святу», а Ярослав Мудрый «достав помощь от варяг к Киеву на славу»). А его независимость во взгляде на варягов от позиции Байера, несомненно, объясняется тем, что датчанин хорошо знал русскую историю и что в своем выводе варягов из пределов Южной Балтики вполне мог опираться, как и когда-то Герберштейн, на предания, бытовавшие в Дании, в том числе и среди дальних потомков вагров. Как «человек значительной эрудиции, занимавшийся в нескольких немецких университетах»[164], Селлий, конечно, не мог не придать значения услышанному (на связь его информации именно с Западной Европой указывает и форма имени «Синав»).

То, что такого рода предания имели место быть и долгое время звучали на Южной Балтике, зафиксировал в 1840 г. француз К. Мармье. Посетив Мекленбург, расположенный на землях славян-ободритов и граничащий на западе с Вагрией, он записал легенду, что у короля ободритов-реригов Годлава были три сына — Рюрик Миролюбивый, Сивар Победоносный и Трувор Верный, которые, идя на восток, освободили народ Руссии «от долгой тирании», свергнув «власть угнетателей», и сели княжить соответственно в Новгороде, Пскове и на Белоозере. По смерти братьев Рюрик присоединил их владения к своему и стал основателем династии русских князей[165] (в данном случае не лишне заметить, что Мармье очень хорошо знал скандинавский мир и скандинавскую литературу, бывал в Дании, Швеции, Норвегии и Исландии[166]).

С. Н. Азбелев видит в свидетельстве Мармье «отзвук» сведений, восходящих к Герберштейну, который иногда воспринимается, по его характеристике, «в полунаучной публицистике» как самостоятельный исторический источник[167]. Но, во-первых, посол лишь пересказывает «августианскую» легенду, и у него, естественно, отсутствует информация о короле ободритов-реригов Годлаве, сыновьями которого выступают наши варяжские князья. К тому же Герберштейн подчеркнул, что братья «по прибытии поделили между собой державу, добровольно врученную им русскими», и датирует их приход на Русь, согласно летописям, 862 г.[168] Записанная же Мармье легенда говорит, что братьям пришлось выдержать борьбу с угнетателями русских, против которой те «больше не осмеливались восстать», и лишь только затем они, собираясь «вернуться к своему старому отцу», по просьбе благодарного народа заняли место их прежних королей, и относит все эти события к VIII веку. Подробности такого рода указывают именно на самобытный характер мекленбургской легенды, вот почему в науке подчеркивается независимость «мекленбургских генеалогий от генеалогии Рюриковичей на Руси» и что предание, записанное Мармье, «по сути, воспроизводит западноевропейские генеалогические записи позднего средневековья, лишь определенным образом расцвечивая их, прославляя мужество и добродетельность сыновей Годлава и их подвиги на востоке, где они в конце концов будут приняты в качестве князей»[169].