Итак, обобщим, что мы имеем в качестве результата исследования имени Хельги как гипокористики и как прозвища: скандинавское имя Hœlge не образовалось исходно от прилагательного helig, имя Hœlge и прилагательное helig имели каждый свое происхождение, но в христианскую эпоху они сблизились и стали восприниматься как сходные по смыслу. Соответственно, полное имя Хэльмгер со значением «шлем — копье» и его уменьшительное Хельге/ Хельги никакого отношения к имени Олег иметь не могут. Имя Хэльмгер за пределы скандинавских именословов не выходило, но и внутри скандинавских именословов его носители ничем особенным себя не отметили. Это имя не вошло ни в один из династийных именословов скандинавских стран ни как полное имя, ни тем более как его уменьшительная форма, да и странно было бы встречать такие имянаречения правителей, как Олле Шётконунг, поскольку имена правителей всегда приводятся в полной величественной форме. Не заимствовались уменьшительные имена и в древнерусский княжеский именослов, а заимствовались только полные именные формы. Невозможно себе представить такое великокняжеское имя как Слава Мудрый или царское имя Ваня Грозный. Думаю, это касалось и заимствований в обычные именослововы, не только княжеские. Уменьшительные формы от полных имен образовывались уже в среде русского языка, с адаптацией к его нормам.
Любые попытки лингвистического препарирования имени Хэльмгер на предмет сближения его с русским именем Олег ничего дать не могут. А четкое разъяснение Ивара Модеера о том, что прилагательное helig в значении «святой» связано с христианской эпохой и следовательно, только тогда могло начать влиять на созвучную ему дохристианскую гипокористику Hœlge роизводное от «Шлемоносца», делает совершенно бессмысленные какие-либо отождествления русского имени Олег со скандинавскими антропонимическими прототипами.
А что же норманисты? Как они конкретно доказывают продекларированное тождество древнерусского имени Олег со скандинавским Хельги/Helgi? Для этого им следовало бы, во-первых, увязать явно христианскую сущность прилагательного helig — святой с именем князя-язычника Олега, а во-вторых, показать, что от прилагательного helig в скандинавских именословах образовывались и другие имена, как это и должно было бы происходить на основе архаичного принципа варьирования, когда каждый именной компонент мог соединяться с целым рядом других компонентов и образовывать новые имена. И сразу можно сказать, что ни того, ни другого обосновать норманистам не удается, поскольку невозможно доказать то, что пришло из политического мифа рудбекианизма.
Итак, как пытаются убрать первый неудобный момент и вытащить из христианского слова helig более древний языческий смысл? В статье Мельниковой читаем: «…имя Helgi-Олегъ также имело значение „святой, священный“, а в языческую эпоху отражало представления о сакральности верховной власти»[785]. Весьма напыщенно, но напрочь лишено научного содержания. А какое имя предводителя в архаичную эпоху не отражало представлений о сакральности власти? В древнескандинавском Hœlmger, от которого образовалось Hœlghe, с воинской семантикой «шлем» и «копье» также можно, при желании, обнаружить представления о сакральности.