Однако интересные для антропонимического анализа сведения содержатся в родословии матери Альгота III, которой являлась Ингегерд Сванте-полксдоттер, дочь лагмана Свантеполка Кнутссона и его супруги из Восточной Померании (Pommerellen — «Klein Pommeren»). Свантеполк Кнутссон (Swantepolk, Svatopluk, Святополк) был сыном Кнута Вальдемарссона, герцога Ревельского, внебрачного сына датского короля Вальдемара Сейра и знатной шведской женщины. Таким образом, матрилатеральным родством Рёрик Альготссон был накрепко связан с южнобалтийским именословом, от которого шли родословные узы во многие правящие дома Европы. Если матерью Ингегерд Свантеполксдоттер и прабабкой Рёрика Альготссона была дочь Святополка II Померанского, князя Восточной Померании (так по некоторым предположениям), то это родословие ведёт в древнерусские княжеские роды. Если же матерью Ингегерд была дочь графа Святополка I Померанского от брака с Ефросиньей Великопольской (так по другим предположениям), то эта родословная линия переплетена с западной частью южнобалтийского побережья, в том числе с Мекленбургским герцогским домом[749]. Как бы то ни было, имя Рёрик пришло в род лагмана Альгота III вслед за именем Свантеполка/Святополка и должно было отражать именословные традиции по линии Ингегерд Свантеполксдоттер. Есть правда, еще одно предположение.
Лагман Альгот III пользовался расположением короля Магнуса Биргерссона (1275–1290), по крайней мере, в первые годы его правления. Он представлял интересы Магнуса в тяжбе короля с его старшим братом Вальдемаром. Второй сын Альгота был наречен именем Магнуса. И хотя имя Магнус встречалось и в роду Альгота, но вполне вероятно, что и имя шведского короля могло повлиять на выбор имени второго сына.
По крайней мере, по мнению Янцена, имена популярных правителей становились нераздельной частью родовых именословов скандинавских стран. Янцен приводит пример с именем Олафа/Олова (Óláfr) и поясняет, что необыкновенная популярность этого имени в Норвегии объяснялась, в большой степени тем, что носитель этого имени норвежский король Олав, погибший в 1030 г., получил статус общенорвежского святого, чье имя регулярно поминалось в церковной службе[750], т. е. прославился носитель имени Олафа, и имя Олаф с быстротой лесного пожара охватило все слои норвежского общества, чего не произошло с именем Рюрик — факт сам по себе достаточно красноречивый.
Таким образом, наречение сына в честь своего короля могло быть вполне естественным делом для преданного королевского слуги. Но тогда вполне возможно, что и наречение старшего сына лагмана Альгота именем Рёрика было вызвано желанием почтить супругу короля Магнуса, который был женат на Хедвиге, дочери графа Герхарда I Гольштейнского от его брака с Елизаветой Мекленбургской[751]. Как известно, в мекленбургских генеалогиях такое имя как Рёрик/Рюрик встречалось еще в раннее средневековье. То есть в реальной жизни датского, норвежско-исландского и шведского обществ имя Рурика/ Рёрика появляется очень поздно, с ХІ-XII вв. или с XIII в. и является скорее исключением, чем правилом в имянаречении, что свидетельствует о том, с этим именем не связывался какой-то прославленный в истории скандинавских стран исторический деятель, имя которого могло бы приобрести общескандинавскую популярность. Не помог здесь и незадачливый грабитель Рёрик, которого норманисты величают Ютландским.
То же самое можно сказать о Рёриках, которые встречаются в скандинавской литературе средневекового периода. Ни один из них даже отдаленно не может служить прототипом для летописного князя Рюрика. Эти «прототипы» навязываются замешанной на рудбекианизме историографической традицией, которая готова предлагать любые нелепости, лишь бы убрать из исторического процесса исконные русские источники, согласно которым в 862 г. произошло призвание на княженье к ильменским словенам князя Рюрика и его братьев. Русская историческая мысль придерживалась вековой летописной традиции, согласно которой Рюрик и его братья приглашались как князья в княженье Словен в силу своих наследных прав, по причине отсутствия там прямых наследников мужского пола, а междинастийные связи шли по всему южнобалтийскому побережью.