Варяги и Русь

Как в занесенных к нам с балтийского Поморья вендских словах, учреждениях, формах язычества и т. д. мы находим доказательства западнославянскому происхождению варяжских князей; так из дошедших до нас общеславянских особенностей их быта мы заключаем о невозможности их неславянского происхождения. Избегая повторения уже всем известных доказательств, я только для памяти указываю на совершенное тождество княжеского родового начала у нас и у прочих славянских народов; на поклонение Олега, Игоря, Святослава — Перуну и Волосу, по русскому закону; на постановление Владимиром славянских идолов в Киеве и т. д. Только для памяти повторяю, что мнимонорманнское начало не оставило у нас ни одного следа ни в языке, ни в религии, ни в праве, ни в обычаях. Оспаривать общие места, на которых, за недостатком более существенных доказательств, норманнская школа утверждает свое мнение о скандинавизме варяжской руси, я не буду; всякий поймет, что если на примеры воинственности, сластолюбия, гордости, мстительности и т. п. у норманнов и русских князей я не отвечаю сотнями подобных примеров из прочих славянских историй, я это делаю не по недостатку материалов, а потому что одна только частная характеристика варяжских князей может вести нас к определению их народности.

Из малоисследованных до сих пор общеславянских частностей домашнего быта варяжских князей, особенно замечательны следующие:

Бритье головы и бороды. — Лев Диакон описывает, что у Святослава борода была бритая; он безбородый, nudatus barba. Руяне брили голову и бороду; волосы на голове иногда подстригали коротко. Только один верховный жрец у руян носил длинные волосы и бороду противно народному обычаю. И у нас белозерские волхвы являются с бородами: «Янъ же повеле бити я, и потергати браде ею»; обстоятельство, подтверждающее мнение Моне о финно-литовском происхождении арконских жрецов. Ибн-Гаукал свидетельствует о языческом обычае руси брить бороду друг другу; Димешки рассказывает, что из русов одни бреют себе бороду, другие окрашивают ее сафрано-желтым цветом; Эдриси, что некоторые из русов бреются, между тем, как другие отращивают себе бороды; в последних мы угадываем или норманнов, сокрытых под общим названием руси, или крещеную русь. На миниатюрных рисунках вольфенбиттельской легенды и вышеградского кодекса (1006 и 1129 гг.) древние чехи представлены с коротко подстриженными волосами, длинными усами и без бороды. Славянином, по бритой голове, оказывается Саксонов «Sveno, superne tonsus», уже тождественный по имени со славянским Свеном, о котором упоминается в числе Гаральдовых спутников. Мы не имеем положительных данных о славянских чубах; носили ли их одни князья у известных племен или отличались только длиной чубов? Дитмар говорит о лутичах: «Pacem abraso aine supremo et cum gramine, datisque affirmant dextris». Из этих слов Воцель заключает, что славяне имели обыкновение носить пучок волос на передней части головы; мне кажется, что Дитмар указывает именно на чуб и на темя; при совершении клятв лутичи, вероятно, обрезали конечные волосы своих чубов, а, быть может, и самые чубы; слово чуб, чуприна (польск. czub, czupryna, чешск. cub, cupryna) существует у всех славянских народов. На Руси стали отпускать волосы и бороду только вследствие принятия христианской веры. В договорах, памятнике языческих времен нет статьи о бороде; в Правде, составленной под влиянием новых христианских обычаев, положено 12 гривен продажи за порвание бороды: «А кто порветь бородоу, а въньметь знамение, а вылезуть людие, то 12 гривенъ продаже; аже безъ людии, а въ поклене, то нету продажи».

Приношение волос в жертву богам было у всех народов обычаем глубокой древности; постоянное бритье головы отличительной чертой азиатских религий, преимущественно фригийского идолопоклонения; у Гомера фракийцы названы чубоносцами; Плутарх указывает на аравийское происхождение бритья бороды и волос у еввийских абантов. От того же восточного источника ведут, вероятно, свое начало и постриги славянские. О польских пострижинах свидетельствуют Мартин Галл, Кадлубек, Длугош и прочие; у нас языческие постриги переходят (подобно другим древнеславянским религиозным обычаям) в соответствующий им христианский обряд восточной церкви, удерживая от первобытного своего значения сажание на коня и духовное свойство между постригающим и родственниками постригаемого. Мациевский, нисколько не заботящийся об изучении источников, силится доказать чисто христианское (восточное) происхождение славянских постриг; он не понял существенного отличия обоих обрядов; языческим знаменовалось пожизненное соблюдение народного обычая пострижения или бритья; христианский — был временным символическим жертвоприношением.