Варяги и Русь

Неразлучно с преданием о выходе варяжских князей из Помория другое, о новгородском старейшине Гостомысле. Сомнения Шлецера, основанные на хронологических несообразностях и на существовании только в двух списках летописи, Воскресенском и Алатырском, позднейшей вставки «о Рускихъ князехъ», были бы на своем месте при критическом обсуждении спорного исторического факта; здесь, где дело идет о народном предании, коего главное значение состоит в связи между Гостомыслом как представителем западнославянского начала в Новгороде и сказанием о поморском происхождении князей, они свидетельствуют только о большей или меньшей сообразительности летописца. Круг в специальном исследовании о Гостомысле почитает относящееся к нему известие изобретением Герберштейна, будто бы перенесшего в Новгород оботритского князя Gotzomiuszl'а, о котором упоминается в фульдских и других летописях, под 844 годом. «Оботритского князя Табомысла, — пишет он, — о котором говорится под 862 годом, нельзя было пустить в ход, как малолетнего. Удобнее приходился упоминаемый в 844 году rex Obotritorum Goztomiuzl; он, конечно, мог посоветовать ильменским славянам выбрать себе князя из своего соседства». Едва ли! Если в 862 году Табомысл был слишком молод, то оботритского Гостомысла уже 18 лет как не было на свете. Что не русский летописец списывал Герберштейна (которого он знал послом Максимилиана, но не автором комментариев о московских делах), а наоборот, очевидно. Во-первых, Герберштейн повторяет (исправляя его по возможности) грубый промах русской летописи, упоминающей об одном и том же новгородском старейшине Гостомысле и при первом поселении славян на Ильмене, и в эпоху призвания. Он пишет: «Alii circum lacum Ilmen, qui Novvogardiam occupaverunt, sibi que Principem Gostomissel nomine constituerunt» — и далее: «Turn Gostomissel, viret prudens, et magnae in Novvogardia authoritatis, in medium consuluit, ut ad Waregos mitterent» etc. Здесь два Гостомысла; один князь, другой муж. Изобретая своего Гостомысла (в каких видах и с какой непонятной целью, у Круга не сказано), умный и ученый посол Фердинанда и Максимилиана умел бы найти два имени для двух отличных исторических личностей и эпох; в фульдских летописях, у Адама Бременского, у Дитмара и Гельмольда нет недостатка в славянских именах. Во-вторых, если бы русский летописец или составитель списывал Герберштейна, неужели бы он взял у него только одного Гостомысла, а дельную (хотя и не совсем верную) догадку о вагирах-варягах оставил без всякого внимания?

Гостомысл не историческое лицо; он более; как по имени, так и по отношениям к балтийскому Поморию он представитель в русской истории народного предания о западнославянском происхождении варяжской династии.

Не иначе понимали вопрос о варягах и другие, конечно, позднейшие составители временников; понимали его не по одним догадкам или преданиям, а на основании положительных убеждений и фактов.

Где Нестор говорит о варягах, позднейшие списки летописи именуют немцев и немецкую землю. Пол.: «И избрашась отъ варягь отъ немецъ три братиа с роды своими». — ПНлк.: «В лето 6370 поидоша изъ немецъ три браты со всемъ родомъ своимъ». — Арх.: «Въ лето 6371, приидоша князи немсия на Русь княжити три браты». — В Алат.: «В лето 6370. И приидоша отъ нъмецъ три браты с роды своими». — Пол. 2: «…И избрашася отъ немецъ три браты сроды своими».

Норманнская школа видит здесь ясное доказательство скандинавского происхождения варягов-руси; «ибо, — говорит г. Куник, — нельзя доказать, чтобы в древнейшие времена славянское название германцев (немцы) было употребляемо и о негерманских народах». Уже Эверс приводил примеры противного. «Немъци отъ Рима послаши отъ папежа къ Владимиру», не германские немцы; в Ипат. л. под 1254 г. чехи названы немцами; в описании путешествия митрополита Пимена в Грецию в 1398 году читаем: «Бяху же ту и римляне отъ Рима, и отъ Испанш немцы, и фрязове отъ Галаты» и пр. Но не в этом дело.

Кого именно понимали составители позднейших летописей под названиями варягов-немцев, какую землю под названием Немецкой? В одном месте списки Воскресенский и Алатырский читают: «В лето 6370. И приидоша отъ нъмецъ три браты сроды своими», а в другом: «Обладающу Августу всею вселенною, и нача ради покладати на вселенную. Постави брата своего Патрекия Египту… А брата своего Пруса въ березехъ Вислы рекы, во градъ Мадборокъ и Торунь и Хвоиница и преславы Гданескъ, и иныхъ многихъ градовъ по реку, глаголемую Немонъ, впадшую в море. И до сего часа по имени его зовется Прусская земля. А отъ Пруса четвертое на десять колено Рюрикъ». То же самое и Степенная книга. Ясно, что для позднейших летописцев эти варяги-немцы, вышедшие к нам в 862 году, были не из Скандинавии, а из Пруссии; не с берегов Родена, а с берегов Вислы и Немана.

Кто же теперь эти немцы? Литвины, венды, поляки? Здесь расстаемся мы с народными преданиями и входим в область истории.