«Варяг» не сдается

Вечером того же дня я написал домой письмо. Это, конечно, не повод для хвастовства, но надо было. Для отца, отдавшего пятьдесят лет флоту, машинный унтер-офицер – это уже кое-что значило. Он когда по молодости пришел на флот юнгой, тогда еще парусники по морям бегали, так он два года не слезал с вантов, пока унтера не дали. А как дали – все, дудку на шею, руки за спину и голову вверх. В такой позе и стоял часами, наблюдая, как молодняк по мачтам прыгает. Вот и решил я порадовать старика: мол, смотри, батя, грызу службу зубами, скоро кондуктора получу, а там, глядишь, и мичманские погоны на плечи накинут.

Письмо я отправил уже из Чемульпо, куда мы благополучно прибыли двадцать девятого декабря одна тысяча девятьсот третьего года. В полдень проскочили остров Иодольми и кинули якорь в глубине залива. Из наших на рейде стояли крейсер «Баян» и канонерская лодка «Гиляк». Из иностранцев в Чемульпо прописались англичане «Кресси» и «Телбот» – крейсера I ранга, итальянский крейсер «Эльба», японский «Чиода» и американский стационер «Виксбург».

Это был наш второй приход в Чемульпо. Первый состоялся шестнадцатого декабря. Тогда намечалась десятидневная стоянка, но чиновники из главного штаба решили иначе, и днем двадцать второго мы уже входили в Порт-Артур. Сколько пробудем здесь в этот раз, никто не знал, но, как поговаривали наши офицеры, до тех пор, пока кто-то не родит: речь шла о России и Японии и их потугах в деле войны и мира.

* * *

Часа в три дня я выбрался покурить на палубу и стал свидетелем торжественного момента. На «Варяге» подняли брейд-вымпел, сигнализируя, что крейсер является старшим на рейде. В тот же миг от «Боярина» и «Гиляка» отвалили катера, неся в нашу сторону их командиров. Руднев лично встретил их на палубе. Они обнялись, и он увел всех в свою каюту.

О чем они говорили, я не знаю. Но утром тридцатого смотр команде делал старпом Степанов. Он и сказал, что наш командир отбыл с первым поездом в Сеул, на встречу с господином Павловым, посланником России в Корее. Сколько он там пробудет, Вениамин Васильевич не знал, но торжественно пообещал команде, что без командира Новый год на крейсере встречать не будут.

Днем тридцатого я со своей машинной командой получил разрешение съехать на берег и посетить местный рынок. Таких счастливчиков набралось восемь групп. Практически от каждого отделения был сводный отряд. Сигнальщики группировались с рулевыми, музыканты – с горнистами и барабанщиками, плотники – с малярами и конопатчиками, мы – с кочегарами, электрики – с телеграфистами, комендоры – с минерами, ложечники – с содержателями казенного имущества. К каждой группе было приставлено по два унтер-офицера и по одному кондуктору или боцману, которые должны были следить за пристойным поведением матросов на берегу.

Восемь вельботов отошли от крейсера и устремились к берегу, устроив некое подобие гонок. Сей демарш привлек внимание толпящихся на берегу матросов с других кораблей, и навстречу нам понесся рев восторга от устроенных нами состязаний. В какой-то момент мне даже показалось, что толстяк в белом берете и в форме французского матроса принимает ставки. Как я потом узнал, ставки были, но в основном на щелбаны. Никто не хотел перед Новым годом просто так тратить деньги.

На берегу было холодно, но сухо. Температура держалась в минусе, но при этом не уходила далеко от нуля: градуса два-три, не больше. Несмотря на минусовую температуру, все лавки в порту были заняты корейцами, торгующими всем подряд: едой, тряпками, травами и сувенирами. Как говорят у нас на Руси, торговля шла на ура.

Потирая покрасневшие уши и согревая ладони своим дыханием, корейцы бойко торговали всем, на что был спрос: морской капустой, приправленной перцем, маринованными гребешками, солониной, рыбой, крабами, китовым мясом и жиром, лепешками и, конечно же, рисовой водкой, которая по градусам не уступала нашей «Смирновской № 20». На рынке стоял невероятный шум и гам. Покупали и продавали бумажные фонарики, ветки пихты, нарядных корейских кукол, бумажных драконов, бенгальские огни и даже крашеные еловые шишки.

Накануне праздника в порту оказалось около тридцати судов из различных стран и различного тоннажа. Одни грузились, другие, наоборот, разгружались, готовясь только после праздников уйти в море. Толпы матросов со всех кораблей шныряли по рынку в поисках деликатесов. На всех языках и говорах слышалось одно и то же: «Эй, косоглазый, отрежь-ка мне кусок получше, если не хочешь, чтобы я сбросил тебя в залив», – после чего раздавался дружный гогот сопровождающих. А кореец кивал, улыбался и прикидывал, на сколько он сможет обсчитать этих весельчаков.

Потолкавшись на рынке, я приказал Белоногову ждать меня возле вельбота и пошел искать почту. Офицеров нигде не было видно, и я поднял воротник шинели.