Варфоломеевская ночь

— С ними надо подождать, Пибрак. В данный момент королевы-матери еще нет в Лувре, и гнев короля Карла направится в пустое пространство. Вы ведь знаете, что король легко вспыхивает и легко остывает. Мы должны приберечь эти бумаги до более благоприятного времени. Ну, а теперь до свидания, милейший Пибрак, я умираю от усталости.

Генрих ушел к себе, а Пибрак тщательно запер опустевшую камеру, отдал необходимые распоряжения часовому и тоже ушел в свои комнаты. Но, в то время как Генрих Наваррский спал крепчайшим сном, забыв о всех своих горестях, Пибрак нетерпеливо ворочался с боку на бок, одолеваемый тревожными мыслями. Он успокоился только под самое утро. Однако едва он стал засыпать, как в дверь постучались, и вошедший паж позвал его к королю.

— Здравствуйте, Пибрак, — сумрачно встретил его Карл, когда капитан гвардии вошел в королевскую спальню, — знаешь ли, ведь я глаз не сомкнул всю ночь! Я думал, что моя бедная мать, быть может, томится теперь узницей лотарингских принцев, а мы-то пользуемся здесь всеми удобствами. Поэтому я решил, что если королеву Екатерину похитил действительно герцог Гиз с целью получить крепость Дьелуар, то бог с нею, с этой крепостью!» О, изменчивый монарх!« — подумал Пибрак. Между тем король продолжал:

— Вообще, какое это бесчестье для моего царствования, что у меня во дворце незаметно похищают родную мать, а я… Король не договорил и мрачно задумался.

— Но ведь это бесчестье легко смыть, ваше величество, — ответил Пибрак, — стоит только объявить войну лотарингским принцам…

— Это невозможно! — ответил король. — Ведь у меня нет других союзников, кроме них. Я окружен гугенотами, еретиками, а лотарингские принцы — твердая опора католицизма. Неужели мне собственноручно разрушить эту опору? Кстати, что ты сделал с этим… как его… ну, словом, агентом герцога Гиза, которого ты вчера приводил ко мне?

— С Лашенеем? Согласно приказанию вашего величества я запер его в При-Дье.

— Ну, так его надо отпустить… Распорядись сейчас же, и, кстати, пошли ко мне наваррского короля.

Пибрак отправился к Генриху и, разбудив его, сказал: — Государь, все-таки напрасно вы не скрылись в Наварру. Король только что объяснил мне, что лотарингские принцы — его вернейшие союзники и опора католицизма. Теперь король зовет вас к себе и, судя по всему, хочет говорить с вами о своей ненависти к еретикам-гугенотам!

Генрих поспешно оделся и отправился в королевские апартаменты. В тот момент, когда он входил в переднюю, другая дверь тоже открылась, и через нее в прихожую вошел человек, которого Генрих никак не ожидал встретить здесь. Это был Рене Флорентинец, покрытый пылью и кровью.

Х

Мы уже знаем, каким присутствием духа, находчивостью и способностью к притворству обладал Генрих Наваррский, а потому не будем удивляться, если увидев Рене, наваррский король с удивлением воскликнул: — Боже мой, господин Рене, в каком вы виде!

Если Генрих не ожидал встретить здесь Рене, то и Рене не ожидал встретить Генриха; более того, присутствие наваррского короля в прихожей короля Карла казалось ему совершенно необъяснимым, странным, невозможным после всего того, что только произошло. Поэтому он с трудом смог выговорить: — Как?.. Вы здесь, ваше величество?

— Где же мне быть, как не здесь? — флегматично ответил Генрих.

— Но… я не знаю… — пролепетал Флорентинец, теряясь все больше в догадках.

— Да и вообще с вами что-то неладное! — продолжал Генрих. — Вы говорите несуразные вещи, а про вид и говорить нечего. — Мне пришлось выдержать ожесточенный бой.

— Вот как? Верно, вы хотели по привычке ткнуть кого-нибудь сзади, а это было замечено и вас отделали как следует? Эх, милейший господин Рене, пора бы вам оставить свою манеру! — и с этими словами Генрих, отдернув портьеру, спокойно вошел к королю.

Здесь он с первых же слов стал жаловаться королю, что Маргарита жестоко поступила с ним, покинув его из-за пустой шалости. Король, бывший в отвратительном настроении духа, стал иронизировать над супружеским несчастьем зятя и уверять, что на Маргариту вообще никогда нельзя было положиться, потому что еще до брака…

Не успел король кинуть эти ядовитые слова, заставившие Генриха вспыхнуть, как в комнату вошел Пибрак. Бросив украдкой многозначительный взгляд на Генриха, он доложил:

— Ваше величество, Рене Флорентинец просит быть допущенным к вашему величеству. Он в ужасном виде, но уверяет, что явился с поручением от королевы-матери.

— Впустить его! — крикнул король, радуясь, что наконец — то он может узнать что-либо об исчезновении матери.

Рене, войдя, поклонился чуть ли не до земли. Король сказал ему: — У тебя письмо? Дай его!

— Ее величество дала мне словесное поручение к вашему величеству, — ответил Рене. — Это почему? Что она писать разучилась, что ли? — Ее величество опасно ранена… . — Ранена? Кем? — Наглыми похитителями, государь!

Карл вскрикнул и вскочил со стула. Генрих и Пибрак тоже вскрикнули, и на этот раз совершенно искренне: они ничего не знали о покушении Гектора, который почему-то не сказал о нем никому ни слова.