Варфоломеевская ночь

— Да ты не женщина, а злобная фурия! — совсем другими глазами посмотрела на молодую ревнивицу графиня де Форвиль. — Как ты могла вообразить, что он, сиятельный вельможа, увлечется тобой, простой служанкой, которую видит впервые в жизни? Ужели ты способна представить себе, что ради тебя он бросит королеву? Это же безумие!

— Сама не знаю… но я влюбилась тогда с первого взгляда, впервые в жизни…

— И сразу же возомнила невесть что! Ну, это дело прошлое. Теперь ответь мне, Жавотта, как же ты узнала его, если лицо его все время оставалось в тени? Да и откуда ты могла его видеть?

— Из своей комнаты, дверь была приоткрыта. Я улучила момент, когда на лицо его упал свет из окна, и сразу же узнала.

— Почему же ты сразу не сказала, негодная?

— Посудите сами, мадам, — ответила Жавотта, — могла ли я сказать вам тогда, когда они были здесь? Да они тотчас убили бы вас, ведь вы сразу же подняли бы шум…

Графиня кивнула, признавая справедливость доводов служанки.

— Так, так, — медленно проговорила она, и глаза сузились и запылали гневом, — выходит, они приходили сюда, чтобы выручить из беды друга?

— Да, мадам.

— И думают, что сумели обвести вокруг пальца! — сухо и отрывисто рассмеялась она. — Плохо же они меня знают, господа кальвинисты. Я отомщу им за унижение, а заодно и за погром, что они учинили!

Она выбежала на улицу и принялась громко кричать, зовя на помощь. Однако никто не откликнулся, хотя вооруженные группы католиков и расхаживали поблизости. И только когда она догадалась крикнуть «Убивают католиков!», к ней сразу же примчался со стороны Монмартра небольшой отряд вооруженных горожан из народного ополчения. Иные держали в руках шпаги, но то были просто наемные убийцы — искатели приключений и легкой наживы. Едва графиня рассказала им о том, что из ее дома только что вышли три гугенота, ограбившие и избившие ее, и сообщила, что двое имели опознавательные знаки, как вся свора убийц, потрясая оружием и вопя «Смерть гугенотам!», бросилась в том направлении, куда указала графиня.

Настигнув протестантов, они сразу же вступили в бой. Силы были неравными, потому что противник был вооружен аркебузами, и наши друзья поняли это, когда увидели дула ружей, с двух сторон направленные на них. Теперь надо было постоянно передвигаться с места на место, чтобы аркебузиры не смогли прицелиться. Еще лучше было подставить под пулю спину врага, поэтому они старались не убивать противников, а, пользуясь ими как живыми щитами, приближаться к стрелкам, чтобы поразить сначала их. А те — то целясь, то вновь поднимая головы и осыпая гугенотов проклятиями, никак не могли произвести выстрел, ибо в этой куче тел, которая вертелась перед глазами, наверняка можно было попасть в своих.

Но один сумел все-таки выстрелить, и пуля угодила Шомбергу в бедро. Он вскрикнул; его ладонь, которую он протянул к пораженной ноге, моментально окрасилась кровью.

— Каналья! Он меня ранил!

— Есть один! — закричал удачливый стрелок. Матиньон, стоявший ближе всех, выхватил из-за пояса пистолет и разрядил в него. Тот упал, даже не вскрикнув. Этого, видимо, и ждал противник Матиньона и сразу же сделал выпад. Однако старый вояка был начеку, и сумел отвести лезвие в сторону, но все же недостаточно проворно, и оно порезало ему колет и царапнуло кожу на груди. Рана была неопасной, но кровь полилась струей. Обращать на это внимание не было времени, поскольку ему приходилось отбиваться от двух противников сразу, да еще и наблюдать за тем, чтобы не напали сзади.

Но выстрел все же раздался за спиной. Матиньон пожалел, что не успел вовремя обернуться, но — странное дело! — совсем не почувствовал боли, а ведь был уверен, что стреляли именно в него. Когда он, наконец, повернул голову, то увидел Лесдигьера с дымящимся пистолетом в левой руке. Шагах в десяти от него лежал на мостовой мертвый аркебузир. Теперь надо было покончить еще с двумя, давно уже целившимися из ружей. Зарубив одного из своих противников, того, кто загораживал стрелка, Лесдигьер увидел, как дуло аркебузы уставилось на Шомберга. Вот-вот раздастся выстрел! Он быстро отскочил в сторону и, выхватив из-за пояса второй пистолет, разрядил его во врага. И вовремя! Аркебузир упал, а его товарищ, последний из оставшихся в живых стрелков, торопливо, даже не цедясь, выстрелил в сторону Лесдигьера и бросился наутек.

Теперь все обстояло гораздо проще, поскольку не надо опасаться пуль. Лесдигьер сосчитал противников: их было семеро, из них трое против него. Он улыбнулся, но не стоило слишком затягивать игру, потому что каждую секунду к неприятелю могло подоспеть подкрепление.

— Смеешься, гугенотская собака! — крикнул один. — Готовишься к смерти? Так получай же ее!

И сделал выпад. Но тут же, захрипев, упал: шпага Лесдигьера проткнула ему горло. С остальными двумя он расправился так же, это заняло у него всего несколько секунд.