Варфоломеевская ночь

— Другое ночное собрание происходило в окрестностях Суассонского отеля… Это собрание не возобновится более… Вчера утром на рассвете Серлабу убил зачинщика гугенота на улице Жюивери.

— Хорошо! Я вижу, что ты станешь достойным звания, которое его величество Карл IX дал тебе.

— Какое же это звание, ваше величество? — спросил Моревель, кланяясь.

— Мясник короля!

Моревель странно улыбнулся. Карл IX при этих словах сделал судорожное движение.

— Говорят, что короли имеют власть в своем королевстве, — прошептал он с горечью.

Екатерина Медичи не приметила движения сына и сделала вид, что не слыхала этих слов. Следуя течению своих мыслей, она отдала Моревелю пергамент, на котором были записаны имена.

— Теперь твоя понятливость сделает остальное.

Моревель бросил взгляд на пергамент и побледнел, прочтя последнее имя.

— Ответственность большая, ваше величество, — осмелился сказать он с почтительной покорностью.

— Этого требуют интересы государства и счастье наших верноподданных. Король простит тебя, — сказала Екатерина, прибавив. — Я этого хочу. Ты слышишь… я этого хочу.

Моревель простился, получив в задаток бриллиантовый перстень, данный ему королем.

Только он вышел в потайную дверь, как с Карлом IX сделался нервный припадок. Екатерина Медичи ударила в гонг. Прибежал камер-юнкер.

— Позовите доктора Ботали.

Когда доктор, наблюдавший за здоровьем короля, пришел, Екатерина вернулась в луврские залы.

Спокойная и улыбающаяся, она заговорила со своей дочерью Маргаритой о ее приближающемся браке с принцем Наваррским.

Между тем Моревель, закутанный в капюшон, вышел из передней и в низу большой мраморной лестницы неожиданно встретился с женщиной под вуалью.

— Мария Тушэ! — не мог удержаться от восклицания Моревель.

Мария, еще недавно бывшая любовницей короля и изгнанная от двора повелительной Екатериной Медичи, власть которой она перевешивала, остановилась и протянула руку Моревелю.

— Ваш поступок мужественен, — сказал он, — не каждая в вашем положении отважется прийти во дворец.

— Я обязана бороться до конца, — вздохнула Мария.

— Борьба бесполезна… верьте совету того, кто питает к вам вечную признательность.

— Мысли короля следуют другому течению. Месяц тому назад он приходил ко мне, обещал, что скоро наступит примирение.

— Это примирение кажется мне невозможным…

— Почему же? Разве сердце короля занято?.. О, когда так… горе моей сопернице!..

Моревель наклонился к уху Марии, чтобы произнести очень тихо одно имя, когда наверху большой лестницы послышался шум.

— Уйдите! О, уйдите! — с живостью прошептал королевский мясник. — Придворным воздухом дышать опасно… Прощайте… Молчите!..

Он поспешил перейти через подъемный мост.

Екатерина Медичи, предуведомленная своими доносчиками о появлении бывшей фаворитки, отдала необходимые распоряжения, и два алебардщика грубо вытолкали Марию из дворца.

— Так эта женщина еще жива! — королева-мать еле сдержала бешенство, и написав что-то в своей записной книжке, приказав камер-юнкеру:

— Доставьте это Моревелю.

III. Кишечный мост

Недалеко от улицы Муфтар, почти в центре перекрестка, находился Кишечный мост. На площади перед мостом стояли дома красильщиков, кожевников и кишечников.

Кишечник Гюбер около своей лавки ждал покупателей, когда увидел двух ремесленников, которые шли по направлению улицы Лурсин.

— Куда вы бежите, кожевник Ландри, и куда вы провожаете вашего друга? — спросил Гюбер.

— Моя жена вот-вот родит, бегу за повивальной бабушкой, — отвечал Марсель.

— А я иду с ним, — отвечал Ландри. — Потому что, если будет мальчик, он обещал угостить меня.

— Хорошая предосторожность! Но Марсель сам сумеет это сделать, а мне надо с вами поговорить, Ландри.

— Хорошо, я пойду скорее, — отвечал Марсель.

Когда оба лавочника остались одни, Гюбер тихо спросил:

— Ну что? Кончено?

— Надо было, — отвечал Ландри.

— Я считал вас не способным на такой поступок.

— Что же делать? Не мог же я, однако, позволить содрать с себя кожу!

— Содрать кожу?..

— Конечно… Слушайте, у меня есть склад на Патриаршем дворе.

— Это известно.

— Пока мне нечего было бояться за себя, я отдал его в наймы гугенотам для их церковной службы…

— Очень хорошо. Всякое коммерческое дело хорошо.

— Но как только ко мне присылают любовные записочки, угрожающие костром, я выбрасываю гугенотов — о! — только из боязни веревки и костра!..

— Любовные записочки! Вы, верно, шутите, мэтр Ландри?

— Я не шучу, читайте.

Ландри подал Гюберу пергамент, на котором было начертано:

«Кто покровительствует гугенотам, у того будет отрублена голова, если он дворянин, а если он простолюдин, он погибнет на костре или на колесе».

— Боже милосердный! — вскричал Гюбер, перекрестившись. — Откуда могло появиться это?

— Не знаю… только я нашел его одним утром в щели моей двери и послушался.

— Итак, теперь гугеноты больше не собираются в Сен-Марсельском предместье?

— Это касается тех, кто их любит… Притом не один мой склад находится на Патриаршем дворе… Везде можно устроить храм.

Гюбер хотел еще спросить кожевника, когда раздался удар колокола на Сен-Медарской церкви, призывавший католиков к мессе.