Варенье наизнанку и максимум козы!

– Славочка! Прости меня! – вся звенела моя сестренка. – Я – дура! Я все не так понимала! Прости, пожалуйста!

Все-таки как обещала сестренка убить Славку, так и сделала!

– Да завсегда пожалуйста… – с трудом обрел дар речи наш друг. – Только за что?

– Я плохо о тебе подумала! – призналась Санька и даже всхлипнула от всей души. – Я – дура!

Славка опустил глаза, так что лбом коснулся головы моей сестренки, что-то подумал про себя для нас неизвестно-секретное, а потом поднял взгляд, посмотрел на меня через мою сестренку и… ну, точь-в-точь, как делаю я, ее брат, в таких случаях, тихо погладил Саньку по голове:

– Проехали, Сань…

И тут мне пришла в голову мысль, что под своими словами «делай скорее», Лилиана Гарина имела в виду что-то совсем иное, чем то, что сестренка сделала прямо сейчас… но, если именно это, тогда… тогда очень скоро должно произойти что-то ужасное, ужасно-необыкновенное в духе того, что с нами уже случалось.

Неужели опять началось?!

У писателя Германа Мелвилла в его знаменитой книге про грандиозную и трагическую охоту на огромного и зловещего белого кашалота по прозвищу Моби Дик есть удивительное прозрение. Он писал, что всякие знаки, предостережения, предчувствия не столько предсказывают будущее, сколько подтверждают нечто уже происшедшее в наших душах. Те решения и выборы, которые уже неизбежно приняты как руководство к действию.

Да и нашего участкового Василия Палыча тот день к своему окончанию тоже озадачил еще сильнее. Ему на личный номер позвонила продавщица зоомагазина и сообщила, что необыкновенная жаба бесследно пропала…

Суета вокруг Наты Пак

Порой говорит человек, с которым случилось нечто сокрушительно-грандиозное, такие слова: «Моя жизнь разделилась на «до» и «после». По чести говоря, с прошлого лета до прихода настоящего наша с моей сестренкой жизнь разделялась так дважды. Первый раз – после встречи с нашими метагалактическими двойниками. Второй раз – на другой день после той нашей общей встречи с Лилей Гариной на мосту… вернее после того, как моя сестренка контузила-убила нашего друга Славку своим признанием и своими чмоками.

И у Артурчика жизнь тоже разделилась.

Он вообще на другой день с самого утра вел себя очень странно.

На первой перемене куда-то сразу пропал, едва урок кончился. Мы поискали его в коридоре – нет нашего Тури!

Вернулся в класс последним после звонка на второй урок. Весь какой-то шарахнутый. Мы с сестренкой в четыре глаза на него уставились. А он как будто не чувствовал это и взгляд от нас воротил. К слову сказать, они с моей сестренкой давно договорились за одной партой вместе не сидеть. Ну, вот такие причуды у них были. Чтоб одноклассники лишний раз не пялились на сладкую парочку.

Только второй звонок на перемену прозвенел – и снова Туря, как летчик из неисправного или подбитого истребителя, из класса катапультировался. Сестренка моя от недовольства даже замедлилась – мол, ей до фонаря эти Турины загадочные катапультирования. Мы переглянулись с ней, она изобразила кислое недоумение, и я невольно ускорился.

Вышел из класса и даже остолбенел: Туря в дальнем конце коридора о чем-то живо толковал со жлобами! Чудные дела были! Бросив в мою сторону короткий, опасливый взгляд, он мне махнул рукой так: мол, не заморачивайся, у меня тут свои дела… И снова в класс вернулся так, чтобы у нас не было времени насесть на него с вопросами.

После третьего урока я не поленился тотчас припустить за ним и в дверях прихватить за плечо. А Санька нарочно задержалась в классе.

Туря был какой-то бледноватый.

– Что за дела? – строго вопросил я.

Туря шмыгнул носом, будто подражая моей сестре, когда она над важным выбором или решением задумывается.

И покраснел.

– Аль, прости. Не могу сказать. – И так искренне-преискренне посмотрел мне в глаза. – Потом все расскажу… После того, как все образуется как надо.

Он судорожно глянул через плечо в конец коридора. Чувствовалось, что ему не терпится дернуть.

– Опять к жлобам на терку? – спросил я.

– Не, – закусил Туря губу.

У меня в голове полыхнула страшная догадка:

– К Нате Пак?

Туря кивнул и снова побледнел.

Я отпустил его плечо – и он сначала рванул, но осознал что-то важное, что так уж явно не надо себя ронять, и перешел на быстрый деловой шаг. Наты Пак не было видно. Ее вообще не было видно на тех трех переменах.

Санька подошла ко мне:

– Ну, чего он? Выяснил?

И я все же решил проявить мужскую солидарность, ответить без щекотливых подробностей, чтобы не поднимать цунами раньше времени:

– Сказал, потом все расскажет.

– Может, он все-таки Натку решил предупредить, только дёргается, что мы на него, как на мумрика, смотреть будем, – вполне проницательно предположила моя сестренка.

В общем, да – все тайное было несомненно очевидным.

Я вгляделся в Саньку – и с подспудным радостным удивлением отметил, что ревности в ней не было заметно. И потому позволил себе выразиться красиво… даже рискнул добавить в голос немного армянского акцента:

– Да, дорогая моя сестренка. Это не только возможно, но даже наверно. Он ведь у нас благородный друг. Сама знаешь.