Накануне Макушев звонил полковнику Медведенко, и тот сказал ему, что доставленный им Волохов постановлением Особого совещания освобождён со снятием судимости и сегодня будет выпущен на свободу, так что Макушев должен вернуться в своё подразделение для дальнейшего несения службы.
— Волохов, с вещами на выход, — проорали в открытую кормушку камерной двери, и, загремев запорами, дверь открылась.
Иван, кивнув сокамерникам, подхватив тощий вещмешок, вышел в коридор, где встал лицом к стене, пока конвоир закрывал дверь. Наконец конвоир справился с замком и скомандовал:
— Вперёд.
Волохов шёл по длинным и узким тюремным коридорам мимо камер, шумящих на разные голоса, мимо этих угрюмых стен, разделяющих людей на вольных и зэка. Он ещё не знал, что через несколько минут он получит справку об освобождении и за его спиной закроются двери тюрьмы. Шёл за конвоиром и вспоминал эти несколько дней, проведённые здесь.
Когда Макушев сдавал его в изоляторе Таганки, они обменялись долгим взглядом. Степан как бы говорил ему: «Потерпи ещё немного, друг, всё будет хорошо». Иван не верил и не надеялся на хорошее. Тем не менее на следующее утро его вызвали на допрос, после которого была очная ставка. Каково было удивление Ивана, когда в камеру, где велись допросы, втолкнули человека, в котором он с трудом узнал того самого старшего следователя Гладышева, который издевался над ним в Читинской тюрьме. Его действительно трудно было узнать: заплывшее от побоев лицо и бегающий взгляд обреченного человека — вот что осталось от наглого и циничного, всесильного тогда вершителя судеб.
— Вы узнаёте этого человека? — услышал Волохов вопрос не менее наглого и самодовольного следователя, сидевшего за столом.
— Да, это следователь Гладышев, который вёл моё дело в Чите.
— Скажите, вы собственноручно давали такие показания? — Следователь положил перед Волоховым лист бумаги, исписанный мелким почерком.
Волохов, взглянув на почерк и подпись, ответил:
— Нет. Этого я не писал и не подписывал.
— Прочтите, — приказал следователь.
Волохов стал читать. Не дочитав, прервался, удивлённо глядя на Гладышева, потом посмотрел на следователя и сказал:
— Я не знаю этого человека и никогда не был с ним знаком, поэтому всё, что здесь написано, грубая ложь.
— Гладышев, что вы можете сказать по этому поводу? — с издёвкой спросил следователь сидевшего напротив, понуро опустившего голову Гладышева.
— Я ещё раз объясняю, что мне было дано указание в оперативных целях создать компромат на…
— То есть создать лжекомпромат? — прервал его следователь.
— Да, — ответил, опустив голову, Гладышев.
— Кто дал это указание и в какой форме?
Гладышев поднял глаза, полные слёз. Хотел что-то сказать, но жестом руки следователь остановил его и нажал кнопку звонка. Вошедший конвоир получил приказ увести Волохова.
Волохов с ужасом вспоминал содержание того листа. Он не успел дочитать его до конца, так как фамилия человека, на которого он якобы давал показания, была короткой и страшной — Берия. Волохов всё понял и не жалел Гладышева, но и злорадства никакого не испытывал, сейчас он отчётливо понимал цену человеческой жизни.
Два следующих дня его никто не беспокоил, и вот сегодня — с вещами на выход. Наконец коридоры кончились, уже в просторном за двойными решётками тамбуре полная женщина в форме лейтенанта НКВД подала ему небольшой бланк с печатью.
— Не потеряйте — это справка об освобождении.
Волохов не верил своим глазам, он взял бумагу, автоматически сложил её вчетверо и положил в нагрудный карман. Конвоир подтолкнул его:
— Ну, давай не задерживайся, — и открыл дверь, за которой по тротуару прогуливались люди.
— До свидания, — перехваченным от волнения голосом проговорил Иван и шагнул за дверь.
— Совсем обалдел, «до свидания» говорит.
Он услышал за своей спиной дружный хохот.
Он вышел и спустился с небольшого крыльца. Прохожие шли, не обращая на него никакого внимания. Иван остановился, не зная, куда идти. Вдруг сзади кто-то похлопал его по плечу и спросил:
— Волохов Иван Прокопьевич вы будете?
Повернувшись, Иван увидел молодого милиционера:
— Да, я.
— Тогда следуйте за мной.
— А что случилось? Меня только что освободили, я просто не мог ещё ничего совершить.
— Иван Прокопьевич, следуйте за мной, — спокойно, улыбаясь повторил милиционер и не оборачиваясь пошёл.
Волохов пошёл следом. В ближайшем переулке милиционер свернул, и, приближаясь, Волохов услышал:
— Товарищ капитан, вольноотпущенный Волохов по вашему приказанию доставлен.
Он шагнул в проулок, и широкая улыбка Степана Макушева наконец ему всё объяснила. Они обнялись. Когда Волохов наконец пришёл в себя, сзади по его плечу опять кто-то легко похлопал и спросил:
— Дядя Ваня, а меня не хотите обнять?
Не веря себе, Волохов обернулся, и теперь уже Мария, кинувшись ему на шею, обняла и поцеловала. Волохов еле сдерживал слёзы, катившиеся из его глаз. Он долго не мог ничего сказать. Потом, когда они, уже весело смеясь, куда-то шли, спросил:
— Какое сегодня число?
— Двадцать второе июня, — ответил Владимир. — Друзья, это самый счастливый день в моей жизни, я запомню его навсегда.