Вангол

В это время что-то с грохотом ударило в здание, и стены шатнулись. Посыпалась штукатурка и пыль. Они выскочили из камеры и почти бегом кинулись по узкому коридору подземелья. Ещё один удар, и земля буквально ушла у них из-под ног, треск и грохот, куски кирпича и клубы пыли обрушились на них. Выкарабкиваясь из этого крошева, Москва буквально на себе тащил контуженого Битца. Вокруг творилось что-то невообразимое. Небо ровно гудело моторами и ревело летящей к земле смертью, огромной мощи взрывы накрывали небольшой город, железнодорожную станцию и лагерь. В этом месиве огня и встававшей на дыбы земли, грохоте и криках обезумевших, мечущихся людей Москва и пришедший в себя Битц покинули лагерь, вернее, то, что от него оставалось. Вдруг всё затихло. Бомбёжка кончилась, и только пыль, покрывшая свежую зелень, да столбы дыма пожарищ говорили о том, что это утро разделило жизнь людей на до и после. Жизнь Битца тоже была расколота на до и после, но не началом этой войны, а чуть раньше, он этого ещё не мог осознать, так как не понимал вообще ничего. Пробитая и наскоро перевязанная голова его просто отдавала команды страшно болевшему от побоев телу. Он двигался безмолвно, ведомый людьми Москвы, которые дождались их на окраине городка. Шли молча, шли несколько часов и где-то пополудни в небольшом, но густом лесу остановились. Москва, выйдя на небольшую поляну, раздвинул ветви кустов, и все увидели вход в землянку. Даже тут, попадав на ладно сложенные из досок нары, все продолжали молчать, вопросительно и озадаченно поглядывая на законника. Москва, усевшись на чурку около небольшой железной печки, потёр рукой подбородок и, взглянув на Битца, сказал:

— А что, начальник, мне почему-то кажется, что нас искать не будут. Вернее, если и будут, то не сегодня. Тут, видно, такая заваруха началась, война, однако.

Это слово, оброненное Москвой, враз сделало тишину в землянке такой, что, казалось, у всех перехватило дыхание. Первым нарушил тишину Татарин. Толкнув в бок Фрола, он сказал:

— Кому война, а кому мать родна. Теперь вертухаям не до нас будет, пол-лагеря в бегах, пока разберутся, кто где, мы уже далеко будем.

— Так-то оно так, — задумчиво ответил Фрол, развязывая небольшой вещевой мешок. — Токо чё-то радости я не испытываю.

— Да, радости мало, у нас «дорога» готова была, ксивы, а теперь введут военное положение, на каждом углу проверки. Да и вертухаи трупы пересчитают да лохов из ближних подвалов вытащат. То, что нас нет да начальника, скоро ясно станет, тут уж они не дураки, поймут. Так что уходить надо быстро, и плацкарты нам не видать. — Москва глянул в сторону лежавшего на нарах Битца: — Что скажешь, начальник, ты эту сволочную систему лучше нас знаешь.

Битц долго молча лежал под взглядами зэков, затем медленно, стараясь не шевелить головой, сел на нарах и, глядя в пол, сказал:

— Охота за нами будет по полной программе. Скорее всего, она уже началась. ОГПУ — система железная, даже если началась война. Однако от Городка уходить нельзя. Кто-то должен вернуться и принести вещи и документы. Всё приготовлено и лежит в надёжном месте, если только при бомбёжке не зацепило.

— Не пугай, начальник. Там сейчас чёрт ногу сломит, какая охота. День-два, пока оклемаются.

— Москва, ты за собой дверь в камеру закрыл? — спросил Битц. И сам ответил: — Нет. Что первое в голову оперу придёт, когда он это увидит? Дверь нараспашку, и меня нет. Побег. А значит, сразу тревога. Вас пока в общей массе вычислят — максимум день. Среди погибших нет, значит, побег, к вечеру уже будет всё ясно.

— И чё таперь? — Спросив, Фрол положил в рот кусок сахара.

— А теперь вы с Татарином вернётесь в Городок и принесёте то, что начальник просит, — ответил Москва. — Если к полуночи не вернётесь, значит, вас замели, и мы уходим. Но думаю, проскочите, на рожон не лезьте. Где, начальник, твой схорон? Давай объясни пацанам.

— Во бля, сами в лапы вертухаям, что ли, пойдём? — взвился Татарин, но под тяжёлым взглядом Москвы замолчал.

— Они в Городке нас ждать не будут. Если мы подорвались, то уже под носом у них не появимся. Сейчас надо быстро рвать назад, — вдруг спокойно и рассудительно сказал Фрол. — Говори, начальник, чё делать надо?

Битц подробно рассказал, где и как спрятаны вещи и как они должны их взять.

— Да, — выслушав Битца, сказал Москва. — Не так ты прост, начальник, не зря тебя гэпэушники взяли. Может, ты враг народа?

— А кто, по-твоему, в этой стране друг народа? Может, товарищ Сталин? — вопросом на вопрос ответил Битц.

— Сталин не друг, Сталин отец народа, а отец строгим должен быть, иначе в семье порядка не будет. И ты, мусор, лучше его не трожь, — сказал Москва. — Всё, кончай базар, давайте, пацаны. У нас теперь один друг, воля вольная, а всё остальное х…я. На-ка, Фрол, волыну. Прихватил у одного убитого, когда уходили, может, сгодится.

Фрол повертел маленький в его ручищах наган и отдал Татарину.

— Пущай у тебя будет. Я случай чего так обойдусь. — Сжав кулак, посмотрел на него и, пригнувшись, вышел из землянки.