Вангол

Степан осторожно высвободился из крепких рук Волохова и сел напротив. Улыбаясь, смотрел на своего друга. Волохов, утирая глаза, молчал, руки чуть подрагивали от волнения. Справившись с собой, он взглянул внимательно на Степана:

— Это ведь не случайность, Степан?

— Конечно нет. Таких случайностей не бывает. Теперь я лично буду конвоировать тебя до места дальнейшего отбытия срока, согласно особому распоряжению сверху. Вот такие пироги с котятами.

Степан довольно улыбнулся и вытащил из-за пазухи свёрток.

— Вижу, ты в порядке. А как и что с Марией? Где она?

— Мария, дружище, моя жена, и у нас два сына, одного Иваном кличут в честь тебя… — Отвечая, Степан извлекал из свёртка и раскладывал на лавке домашнюю колбаску, сало, хлеб и бутылку водки. Вытащив из кармана звякнувшие гранёные стаканы, Степан дунул в каждый и поставил их.

— Молодец! Молодцы вы, я ведь тогда ничего не успел…

— Да всё я знаю, Иван. Забудь, главное, что ты выжил в этой мясорубке, рад, что нашёл тебя. Мария счастлива будет, когда тебя увидит. Ты ведь ей как родной. Так что всё в порядке.

Животворно булькавшая водка наполняла стаканы.

— Ну, за встречу, Ваня!

— За встречу!

Степан одним глотком влил в себя водку и, довольно крякнув, занюхал хлебом. Иван пил медленными глотками и, осушив стакан, осторожно поставил. Степан подал другу кусок сала и хлеб.

— Закусывай, Иван. Мария солила.

— Я уж и вкус его забыл, — ответил Иван, откусывая в меру солёное, белое, с тонкими мясными прожилками, с чесночным духом сало.

Тем временем эшелон, слегка вздрогнув, тронулся.

— Вот теперь в добрый путь, — наливая по второму разу, сказал Степан.

— Что за беда, пересчитаем по второму разу. Куда он на х…р с баржи мог деться?

Старый сержант, повернувшись на месте по-уставному, зашагал по деревянной палубе к переборке трюма. Начальник конвоя, молодой офицер с сединой на висках и суровым взглядом карих глаз, облокотившись на поручни, стоял на небольшом мостике в корме баржи и с любопытством осматривал проплывавшие мимо берега могучего Енисея. Нещадно дымя трубой, небольшой буксир тянул баржу, искусно огибая острова и отмели. Широк Енисей, полноводен и красив. Ледоход давно прошёл, вода очистилась, но по берегам айсбергами ещё лежал наторошенный лёд, всеми цветами радуги сверкавший на солнце.

— Товарищ капитан, разрешите обратиться. — Сержант с озадаченным видом стоял перед капитаном. Его серое лицо от волнения и страха подёргивалось. — Заключённого Остаповича нет. Три раза пересчитали, никто не видел, как он исчез, все молчат, сукины коты. Вечером на поверке был, ночью исчез. Часовые клянутся, что никто из трюма выйти не мог, все были под замком. Чертовщина какая-то.

— Так, Дедов, письменно мне объяснительные от часовых. Чтобы поминутно, что они видели и слышали за время дежурства. Я пока личное дело этого Остаповича полистаю. Потом с объяснительными всех по одному ко мне, понял?

— Так точно, — деревянными губами ответил сержант и, повернувшись, почти побежал в нос баржи, где в кубрике отдыхали его подчинённые. В сыром и полутёмном трюме довольно гудели зэки.

— Забегали вертухаи. Живоглот ушёл-таки, во как! Теперь с них шкуру снимут!

— Да, только этого не хватало. — Капитан стиснул зубы.

Побег с его конвоя — немыслимо. Баржа третий день в пути, к берегу только раз приставали, и то все под замком были. Немыслимо, куда он делся! Как смог бежать? Ещё раз осмотреть всю баржу? И так вверх дном перевернули. Интересно, что эта скотина собой представляет. Капитан долго искал дело заключённого и, вытащив, сразу увидел красную поперечную черту — склонен к побегу. Да, выговором не отделаться. Можно по полной программе угодить под трибунал. Вот сволочь!

— Товарищ капитан, тут, понимаешь, вот чего. Утром перед сменой Воротников выводил зэков, парашу выливали. А Смирнов, который заступил после Воротникова, говорит, что тоже сразу, как заступил, выводил зэков с парашей. По времени получается минут через сорок. Чё они там, уссались все разом, что ли?

— Что за параша?

— Бадья деревянная на сто голов рассчитана. Баржа ж без гальюна в трюме, не приспособлена, на ней же груза возили раньше, а не народишко. Вот и…

— Где этот Воротников?

— Здеся. — В тесный кубрик капитана втиснулся двухметровый детина с деревенским веснушчатым лицом.

— Ты парашу видел, осматривал? — спросил капитан.

— Товарищ капитан, кому охота в дерьмо заглядывать. Видел, что двое в корму бадью тащат, вывалили за борт. Обратно двое, переборку на замок, чё ещё.

— Дубина, под суд пойдёшь! Кто бадью тащил, помнишь? — заорал капитан.

— Да они все на одно лицо, сумерки ещё были, не запомнил я, виноват.

— Ты виноват, что на свет дураком родился! Пошёл вон. Слушай, Дедов, это же немыслимо. Вода ледяная. Посреди Енисея, до берега километр, не меньше. Неужели вплавь ушёл?

— Не поверю, товарищ капитан, должон утопнуть. Я бы не смог, хотя на Волге вырос. Вода больно холодна, да течение, да волна всю ночь, вона до сих пор барашки белые, баржу-то как качает. Не, не выплывет, утоп.