И звери… Звери не построились, повинуясь его жесту, не прикрывали его, повинуясь его сиятельной воле. Нет. Они кружились и голосили и топтались, эти мертвые души, переваливались с ноги на ногу, наслаждаясь лишь сладким запахом своего разложения и собственными блаженными воспоминаниями, внушенными им.
Но они будут подчиняться ему.
Они будут подчиняться Молодому Хозяину на этом, премьерном соло перед самим Великим Мастером. Они будут подчиняться.
Несмотря на боль.
Несмотря на жгучее страдание Монстра замка.
Потому, что они были голодны.
Часами и часами они вставали в этот день, и жажда была огромна и сжимала их грубое я, и они подчинялись.
Они будут подчиняться, если он должен бросить их гниющие тела сквозь эти вызывающие агонию окна.
— Звери! — пронзительно провизжал он им, наполнив их разум объемом своей решимости.
— Дети! — пропел он тихо, и его мысли проникли в них, и они повернулись к нему.
И он шагнул вперед, игнорируя нарастающую агонию от этой близости, вперед, шаг за шагом, пока он не остановился и не поднял длинную прекрасную бледную руку и пальцем с сияющим черным когтем указал на тени в окнах и не сказал вслух со всей своей волей:
— Еда!
— Еда!!
— Едаааа!
Поднялось коллективное шипение и наполнило счастьем слух Молодого Хозяина.
— Едааааа…
Феликс чувствовал себя довольно хорошо, прежде, чем все это обрушилось на них.
Он получил от Кроу то, что хотел. Учитывая вялость Джека, это было не так сложно, и он почувствовал какие-то угрызения из-за того, что все произошло вопреки находящемуся в трауре лидеру, но Феликс решил, что это не меняет ситуацию, если ему удастся сохранить кого-то живым достаточно долго, он подумает об этом позже.
Он заставил их подняться и оторвать свои задницы и готовиться к отъезду. Епископ и Адам позвонили в Рим, получили транспорт, устранили паспортные трудности. Возвращение назад в Америку будет интересным, но для этого нужны регистрационные карточки избирателей.
Откровенно говоря, Феликс рассчитывал увидеть, как они попытаются удержать от поездки Аннабель.
В целом, это выглядело хорошо. Лучше, даже, чем он ожидал. Ибо в Команде произошли изменения, как только они поняли, что все закончилось. Пришло чувство сдержанного облегчения, сначала медленно, но менее чем через час, даже Джек выдал такое: Потому что, черт возьми, это было облегчение, уйти с нашего поста и знать, что грядет покой.
Эта тихая напряженная концентрация, эта отчаянная сфокусированность, ослабевали.
Были даже какие-то шутки, когда мужчины собирали свою груду оружия, и в какой-то момент Кроу окинул взглядом улыбающиеся лица и повернулся к Феликсу и сказал, — O'кей, Стрелок. O'кей.
Он не сказал ничего, кроме этого. Но все знали, что он имел в виду.
Ты доволен чувак, Джек, восхищенно подумал Феликс.
Но он был слишком осведомлен, чтобы сказать что-нибудь вслух.
Выглядишь хорошо, подумал Феликс. И он взглянул туда, где сидела Она, тихо разговаривая с Аннабель и епископом. Этого было достаточно для Феликса.
Она будет жить.
Д-а-а. Выглядит хорошо.
И это то, чем они занимались, все возились и болтали в Общей Комнате, с ее витражной стеной и красивой обстановкой и улыбками, когда Феликс спросил Кота о некой вещи, которая интриговала его:
Деревянный кол Карла.
— У нас есть все, — ответил Кот ему. — С нами был парень, Бельгиец, работал с нами пару лет назад. Воспитанник плотника. Он вырезал их для всех.
— Для всех? Для тебя тоже?
Кот пристально посмотрел на него.
— Да.
Кирк, загружавший серебряные пули, поморщился.
Кот заметил и ухмыльнулся.
— Вы, парни, тоже хотите по одному?
— Я думаю, я пас, — ответил заместитель.
Феликс изучающе посмотрел на Кота.
— На всех написано одно и тоже?
— Нет. У всех разное. Мой кол даже по форме отличается, плоский, как весло.
— Что на нем написано?
— Мое имя.
— Это все?
— Нет. На обратной стороне написано кое-что.
— Что?
— Я не думаю, что ты готов к этому.
— Попытайся.
Улыбка Кота стала шире.
— O'кей. Это ответ на вопрос: «Как вам нравится ваш кол?»
— А? — сказал Кирк.
— Что на нем написано? — Феликс хотел знать.
Глаза Кота стали дьявольскими.
— Уникальный Агент.
Они начали смеяться, когда первый из витражей просто взорвался внутрь комнаты, поражая осколками стекла, словно шрапнелью, мебель и дальние стены и потом этот запах — этот запах разложения — и Феликс подумал, O, Боже мой, Боже мой! Они здесь!
И он вскочил на ноги и повернулся на звук и выхватил Браунинг и мгновение все было спокойно и жутко и… и невероятно, потому, что они только что сидели здесь, просто сидели здесь, смеясь и разговаривая и готовясь уйти, уйти от этого, oт всего этого.
И все они были там, застывшие от неожиданности и наползавшего страха, с разинутыми ртами и широко раскрытыми глазами, застывшие и не могущие поверить и такие усталые. И вот зверь, ворвавшийся к ним, как будто вброшенный через окно, потряс своей косматой головой и поднялся с четверенек, и у него сияли кроваво-красные глаза, и в открытом черном рту блеснули клыки и он зашипел…