В тяжелой тишине, окружившей плачущего ребенка, Аннабель почувствовала, что вся коллективная ненависть Команды Кроу пульсирует вокруг нее. Это было похоже на реальную и осязаемую силу, настолько могущественной была ее целеустремленность. Мужчины не смотрели друг на друга, или на нее, а скорее куда-то вперед, каждый затерялся в своих мыслях о мщении:
Это страшно, подумала Аннабель. И я была бы напугана, если бы не чувствовала то же самое.
И затем она подумала: Вампиры очень глупы, вызывая у таких людей такой гнев.
— Когда, — спросил Феликс мягко, после долгой паузы у Даветт, — ты увидела Росса снова?
Даветт оторвала голову от его плеча и откинулась на спинку своего кресла, всхлипывая и вытирая глаза.
— В ночь после похорон. Он разбудил меня и сказал, что он переехал.
— В твой дом?
— Да. Да. В мой дом. И я села в постели, и мне было все равно, что он выглядит так прекрасно. Меня не заботили его глаза в лунном свете. Я сказала ему «Нет. Нет! Я не желаю, чтобы ты находился здесь! Я больше не желаю видеть тебя снова!» И я имела в виду именно это!
— И что он сказал? — спросил Отец Адам.
Даветт посмотрела на него. и она то ли усмехнулась, то ли вскрикнула, и покачала головой.
— Он просто рассмеялся и сдернул меня с кровати и высоко поднял в воздух над своей головой одной рукой и…
— И что?
— И показал мне свои зубы.
— И тогда, наконец, ты узнала? — спросил Джек.
— Я не знаю, что я узнала. Потом. Но я узнала час спустя. Понимаете, он отволок меня вниз, в моей ночной сорочке, и швырнул меня в мою машину и потом он сел за руль и мы поехали.
Он поехал в Даллас, которого никогда не видела Даветт. Она слышала о нем, читала о нем, видела полицейские отчеты в местных газетах. Но она никогда не была здесь, глубоко в южном Далласе, в основном черном, в основном несчастном, полном проституток и соперничающих уличных банд и торговцев крэком и непокорных расовых политиканов, сбитых здесь в кучу, испуганной и измученной полицией. Лица за автомобильными окнами казались чуждыми и грозными и улицы казались захудалыми и напряженными, как грозящий кулак.
Росс пригнал машину на переполненную и замусоренную автостоянку, рядом с местом под названием — «Cherry's», на неоновой вывеске которой не хватало части буквы — r — и части буквы — h, но все-таки она скачкообразно моргала сквозь тяжелый мрак. На стоянке было полно людей, в основном мужчин и все чернокожие, стоящих небольшими группами из двух или трех или шести человек, болтающих и курящих и передающих бутылки туда-сюда. Группа из четырех человек стояла на парковочной площадке, которую выбрал Росс. Он все равно продвигался вперед, гудя и давя их большим бампером Кадиллака. Они отпрыгивали с дороги, один отбросил свою бутылку, просто только для того, чтобы увернуться от машины.
— Что, еб твою, ты за остряк? — выкрикнул самый здоровенный, гигантский чернокожий в огромной широкополой шляпе и на котором, по мнению Даветт, было не менее двух фунтов золотых украшений.
— Паркую мою машину, — огрызнулся Росс, выходя. — Это парковка.
Затем он быстро зашагал вокруг машины и открыл дверь Даветт и буквально поднял ее, поднял и усадил на крышу Кадиллака. Она все еще была одета в свою ночную сорочку, и она изо всех сил старалась не допустить, чтобы ее изящный подол не развевался на сильном ветру. Росс ухмыльнулся, видя произведенный ею эффект, затем повернулся к четырем черным.
— Хотите что-нибудь сделать? — спросил он их.
И когда они заколебались, слишком удивляясь, чтобы говорить, он добавил:
— Ниггеры?
Когда она говорила о последующем, Команда услышала перемену в ее голосе. Когда она говорила о собственном падении, голос Даветт был полон стыда и усталости и ненависти. Но теперь он звучал с оттенком благоговения. Благоговения и страха и чего-то еще.
Смирение? Удивился Феликс. Как будто, теперь, когда она вспоминает об этом, их действительно не остановить?
Дерьмо.
И она попыталась описать, объяснить, что она видела. Его мощь. Сюрреалистическую животную силу вампира среди смертных.
Когда они услышали — ниггер, — они набросились на него, словно в хореографической постановке. Росс только смеялся и затем бросился вперед и хватал их, просто рвал их, как кукол, как будто у них были приделаны ручки — на их животах, даже. И они кричали, когда он хватал их, крушил их кости своими пальцами, раздавливал их органы, они кричали. И затем он смеялся снова и тряс их и сначала они сопротивлялись, нелепо брыкаясь, но затем они просто болтались из стороны в сторону и он просто — отшвыривал их прочь. И звуки, с которыми их тела ударялись об автомобили, о шлакоблочные стены Cherry's были почти такими же погибельными, как их крики.