Вампиры пустыни

Хотя я много лет писал рассказы, в которых часто речь шла о каких-то таинственных явлениях, потусторонних силах и привидениях, у меня не было четких и сколько-нибудь установившихся убеждений в отношении сверхъестественных явлений. Я никогда раньше не видел чего-либо, что мог бы считать привидением или хотя бы галлюцинацией, и вряд ли стал бы безапелляционно утверждать, что книжный магазин на оживленной улице, в ясном свете летнего дня, наиболее подходящее место для такого появления. Монстр передо мной не мог существовать среди животных видов нормального мира. Он был слишком ужасающим, слишком отталкивающим, чтобы быть кем-нибудь, кроме нереального создания.

Пока я в изумленном оцепенении смотрел поверх Гойи, полумертвый от страха, привидение двинулось ко мне. Я сказал, что оно двинулось, но его положение изменилось так мгновенно, без какого-либо усилия и видимого перемещения, что это слово безнадежно неуместно. Сначала ужасающий призрак стоял примерно в пяти или шести футах от меня. Но сейчас он склонился прямо над томом, который я все еще держал в руках, его тошнотворно светящиеся глаза уставились мне в лицо, и серо-зеленая слюна капала изо рта на раскрытые страницы. В этот миг я ощутил невыносимое зловоние, точно смесь запаха сгнивших змей с плесенью древнего склепа и разлагающегося трупа.

В ледяном безвременье, хотя прошла всего-то, может быть, секунда или две, мое сердце, казалось, прекратило биться, когда я увидел это отвратительное рыло. Задохнувшись, я с громким шумом уронил Гойю на пол, и, как только он упал, напугавшее меня видение исчезло.

Тоулмэн, лысый гном в очках в черепаховой оправе, бросился спасать упавший том, восклицая:

— Что случилось, мистер Хастейн? Вам нехорошо?

По той дотошности, с которой он изучал переплет, отыскивая возможные повреждения, я понял, что его основное беспокойство относилось к Гойе. Было ясно, что ни он, ни его помощник не видели призрака, и ничто в их поведении не выдавало, что они уловили отвратительный запах, все еще витавший в воздухе, точно дыхание разоренной могилы. И насколько я мог судить, они даже не заметили пятно сероватой слюны на развороте открытого тома. Я не помню, каким образом умудрился выйти из магазина. В моей душе бушевал вихрь ужасного смятения и сильного до дрожи отвращения к сверхъестественному созданию, которое я видел. Я шел, опасаясь за свое душевное здоровье и безопасность. С трудом припоминаю, как очутился на улице за магазином Тоулмэна, лихорадочно шагая к студии кузена с аккуратным пакетом, в котором был том с рисунками Гойи. Очевидно, пытаясь загладить свою неловкость, я в каком- то непроизвольном порыве был вынужден оплатить и купить книгу, не сознавая, что делаю.

Я подошел к дому, куда должен был войти, но еще несколько раз обошел весь квартал, прежде чем переступил его порог. Все это время я отчаянно пытался вернуть себе самоконтроль и душевное равновесие. Я помню, насколько трудным для меня оказалось даже просто замедлить свой ход и удержаться от бега, мне все время казалось, что я спасаюсь от какого-то невидимого преследователя. Я старался уговорить самого себя, убедить рациональную часть своего разума в том, что видение — всего лишь результат мимолетной игры света и тени или временного помутнения зрения. Но все эти ухищрения были напрасны, я видел уродливый ужас чересчур отчетливо, со всеми вызывающими отвращение деталями.

Что мог означать этот случай? Я никогда не принимал наркотики и не злоупотреблял алкоголем. Мои нервы, насколько я знал, были вполне крепкими. Но либо я стал жертвой зрительной галлюцинации, что могло означать начало какого-то зловещего психического расстройства, либо видел какое-то оккультное явление, что-то из областей и измерений, находящихся за пределами человеческого восприятия. Это было проблемой или психиатра, или оккультиста.

Хотя все еще страшно расстроенный, я все же попытался восстановить хотя бы малую часть самообладания. Кроме того, мне подумалось, что прозаические бюсты и пресные скульптурные группы Киприана Синкола могут благотворно повлиять на мои расшатанные нервы. Даже весь его гротеск мог бы показаться вполне здравым и заурядным в сравнении с дьявольской горгульей, пускавшей слюни передо мной в книжной лавке.

Я вошел в здание и поднялся по стоптанным ступеням на третий этаж, где Киприан устроил свою студию в просторной анфиладе комнат. Поднимаясь по лестнице, я испытывал странное чувство, как будто кто-то только что проходил по этим ступеням, но не слышал и не видел никого, а холл наверху был столь же тих и пуст, как и лестница.