Вампиры пустыни

— Непростительно, — проскрипел он, пока я пытался найти слова. — Мое поведение непростительно! Пойдемте, мистер Белтон. Вероятно, здесь нам будет удобнее.

Он вывел меня во внутренний дворик, окруженный лимонными и гранатовыми деревьями. В тени стоял белый садовый стол, рядом два плетеных кресла. Хаггопян резко хлопнул в ладоши, всего один раз, затем предложил мне кресло и неловко опустился в кресло напротив. Я снова отметил, какими странно неуклюжими казались все его движения.

Заслышав зов армянина, появилась старуха, закутанная в белый шелк на индийский манер; нижнюю половину ее лица скрывала шаль, падавшая на плечи. Хаггопян обратился к ней по-гречески, произнеся несколько горловых, но поразительно нежных слов. Она ушла, слегка прихрамывая под весом лет, и вскоре вернулась с подносом, двумя стаканами и (как ни удивительно) бутылкой английского пива, все еще покрытой изморозью.

Стакан Хаггопяна был уже наполнен, но напиток я не распознал. Жидкость была мутно-зеленого цвета, и в стакане буквально плавал густой осадок, но армянин, казалось, этого не замечал. Он чокнулся со мной, поднес стакан к губам и стал жадно пить. Я также сделал большой глоток, чувствуя сухость в горле; поставив стакан обратно на стол, я увидел, что Хаггопян все еще пьет! Он выпил всю порцию мутной неизвестной жидкости, поставил стакан и снова хлопнул в ладоши.

Я несколько удивлялся тому, что он не снял свои солнечные очки. В конце концов, мы сидели в тени, а в доме, во время экскурсии по его чудесному аквариуму, было еще темнее. Взглянув на лицо армянина, я снова увидел тонкие струйки жидкости, стекавшей из-под загадочных линз, и вспомнил о его больных глазах. С возвращением этого симптома глазной болезни Хаггопяна на его лицо снова наползла и странная блестящая пленка. Какое-то время мне казалось, что этот — налет? — исчез; но возможно, я просто привык к его внешности. Теперь я видел, что ошибался и что он постоянно выглядел таким же странным. Мне невольно вспомнилось его отвратительное рукопожатие…

— Подобные перерывы могут быть частыми, — прервал мои размышления его хриплый голос. — Боюсь, в нынешней фазе мне требуется очень много жидкости!

Я собрался было спросить, о какой «фазе» он говорил, но тут вернулась старуха с новым стаканом мутного напитка для своего господина. Он сказал ей еще несколько слов, и она ушла. И все же, когда она наклонилась над столом, я заметил, каким иссушенным выглядит ее лицо с узкими ноздрями, изборожденной морщинами кожей и глубоко запавшими под костлявыми надбровными дугами глазами. Крестьянка с острова, вне сомнения — хотя в других обстоятельствах ее изящно вылепленное лицо могло показаться аристократическим. Она словно испытывала странное магнетическое влечение к Хаггопяну, все время склонялась к нему и явно подавляла желание коснуться его, когда оказывалась рядом.

— Она уедет отсюда вместе с вами. Костас о ней позаботится.

— Видимо, я засмотрелся на нее… — виновато начал я, вновь ощущая странное чувство нереальности и какой-то прерывистости происходящего. — Простите, я не хотел быть грубым!

— Не имеет значения. То, что я собираюсь вам рассказать, перевернет все ваши представления. Вы показались мне человеком, которого не очень легко… испугать, не так ли, мистер Белтон?

— Меня можно удивить, мистер Хаггопян, можно потрясти — но испугать? В числе прочего я какое-то время был военным корреспондентом, и…

— Конечно, я понимаю — но бывают вещи похуже, чем сотворенные людьми ужасы войны!

— Возможно, но я журналист. Это моя работа. Я готов рискнуть.

— Хорошо! И, прошу вас, отбросьте все сомнения в моей вменяемости, которые у вас возникли или могут возникнуть во время моего рассказа. Когда я закончу, вы получите более чем достаточно доказательств.

Я начал возражать, но он не желал и слушать.

— Нет, нет, мистер Белтон! Только бесчувственный человек мог бы не ощутить здесь, на острове, никаких… странностей.

Он замолчал. Старуха появилась снова и поставила перед ним графин. На сей раз она чуть ли не ласкалась к нему, и он резко отдернулся, едва не перевернув кресло. Затем он прохрипел несколько гневных слов по-гречески, и я услышал, как странное иссохшее создание зарыдало. После старуха повернулась и заковыляла прочь.

— Бога ради, что не так с этой женщиной?

— Всему свое время, мистер Белтон. — Хаггопян поднял руку. — Всему свое время.

Он вновь выпил стакан до дна стакан и наполнил его из графина, прежде чем приступить к своему рассказу, большую часть которого я выслушал в молчании, словно загипнотизированный, все больше проникаясь бесконечным ужасом.

II