«Здесь нам привелось познакомиться с Виктором Лихоносовым и Виктором Потаниным, которых мы открыли для себя по их превосходным рассказам и повестям… С особой охотой включался в наши московские вечера Николай Рубцов. Для него, вечного студента-заочника, общежитие Литературного института было родным домом. Приходил на огонек шумный Анатолий Передреев, сиживали за общежитским круглым столом, кроме заезжих иркутян и товарищей Саши по ВЛК, Евгений Носов, Виктор Астафьев, Марк Соболь, Василий Белов, Альберт Лиханов, Григорий Коновалов, Александр Межиров, Николай Котенко, Ляля Полухина, Марина Левитанская… С тех пор мы крепче ощущаем творческую связь между Иркутском, Вологдой, Курском, Краснодаром, Новосибирском, Свердловском, Красноярском — у кого где родной угол. Не забывается слово “Родина”, прозвучавшее однажды на нашем товарищеском сходе.
Какой-то случайный поэт с апломбом пытался поучать наш круг на тот предмет, что настоящая литература делается только в Москве.
— Я сменил пять городов, пока понял, что надо жить и творить в Белокаменной! — доказывал он, пристукивая себя в грудь. — Здесь атмосфера помогает вызреванию шедевра!
— Атмосфера неплохая, — заметил Николай Рубцов, поддерживая свое слово сокровенной улыбкой. — Только самая лучшая — на родине. А у тебя, приятель, и Москва — не родина.
Поэт пытался перейти на самые высокие интонации, даже на кулаки, но худосочного Рубцова поддержал Вампилов:
— Похоже, что у него совсем нет родины.
— А у вас есть? — взвился поэт.
— У нас есть, — был общий ответ. — А Москва — сборный пункт».
Из друзей, появившихся у Вампилова в то время, нужно особо выделить его сверстников поэтов Николая Рубцова и Анатолия Передреева. В 1960-х — начале 1970-х годов, когда особо шумную популярность получила «эстрадная поэзия» с ее идейными заклинаниями, бодряческим оптимизмом, разрешенной смелостью в борьбе за утрачиваемые «идеалы», В. Соколов, А. Передреев, А. Жигулин, Н. Рубцов, С. Куняев, В. Костров принесли в русскую лирику подлинную духовность, продолжили ее исконные, национальные традиции. Зная поэтические пристрастия Вампилова, нетрудно было предположить, как отнесется он к Рубцову и Передрееву, когда судьба сведет их вместе.
Именно глубинное: общность взглядов на творчество, на свое предназначение, на традиции предшественников в литературе сближали всех троих. Могла ли не ранить сердце сибиряка сама судьба Рубцова — неприкаянного с младенчества сироты, сокровенного лирика, никогда не приукрашивавшего ни облика родины, ни собственной судьбы:
Разве сам Вампилов, выросший в народной гуще и хранивший в памяти трудные, часто изломанные судьбы живущих рядом людей (да хотя бы судьбы своей матери или родной бабушки!), мог сочинять нечто правдоподобное, припудренное и подкрашенное? Не он ли занес в книжицу для себя: «Любовь к искусству — это не для того, кто хочет быть счастливым».
И не он ли постоянно записывал в ежедневнике истории своих земляков пером резким и честным, видимо, считая, что когда-нибудь эти заметки пригодятся ему:
«Степан Христофорович Шалашов. Сторож, истопник, ассенизатор. Тогда ему было лет шестьдесят. Маленький, с походкой воробья. В январе, в рождество, ходил по домам, где были верующие старухи, пел “рождество твое Христе Боже”, таскал за собой мешок с кусками. Моей бабушке, примерно одного с ним возраста, говорил: “Спасибо, бабинька”. Как-то подрядился чистить в детском доме уборную. Договаривался с заведующей Мусой Ханановной Белостоцкой, потребовал заранее буханку хлеба и сто рублей. Она дала, но тут же усомнилась в его честности, уговаривала немедленно приступить к делу. Старик рассердился. Спрятал деньги, сунул хлеб в котомку и сказал:
— Прощай, Хая! Я еду в Залари.
Больше она его не видела. Потом он женился на сорокалетней уборщице из агрошколы. Там стал сторожем. У них квартира и растет сын».
Вампилов сразу принял в сердце песни, которые Рубцов сочинил на свои стихи и которые часто пел в общежитии. Могу засвидетельствовать и сам: приходилось слышать от Сани вперемежку с романсами, полюбившимися нам в студенчестве, и рубцовские песни. Их Вампилов исполнял с родственным пониманием чувств поэта к своей печальной родине: