Вальс деревьев и неба

"Лантерн", 8 апреля 1890 г.

"Не был ли Джек-потрошитель китайцем? ‹…› Нам телеграфировали из Лондона: на днях в вечернее время одна проститутка по имени Элена Монтана проследовала за китайцем в пользующийся дурной славой дом. Через недолгое время она вышла. Китаец пошел за ней на некотором расстоянии до поворота на маленькую улочку, где ее убил… Согласно отчетам, это преступление в точности подобно предыдущим убийствам в квартале Уайтчепел. На этот раз убийца вновь сумел скрыться в чрезвычайно многолюдном квартале, не оставив ни единого следа, позволяющего изобличить виновного. У жертвы на шее была рана, идущая от одного уха до другого, все тело чудовищно изуродовано, а внутренности извлечены, как и в предыдущих преступлениях Джека-потрошителя.

В последний момент поступило сообщение, что расследование привело полицию в дом, обычно посещаемый китайцами, которые нанимаются рабочими на корабли, прибывающие в Лондон: там обнаружилось около тридцати китайцев самого отвратительного вида и совершенно схожих между собой. Все они были арестованы".

* * *

Чтобы все прошло, нужно время, хоть и не очень долгое, но все же нужно, повторяла Луиза дважды в день, ухаживая за мной, и терпение тоже, заодно у тебя будет время подумать; в твоем возрасте все всегда спешат, настойчиво твердила она, смазывая мои кровоподтеки густой коричневой мазью на основе фенола, от которой исходил неприятный запах перепревшего сена — чудодейственное лекарство, которого в ее время не существовало. Она призналась, что специально ездила за ним в Понтуаз, в аптеку папаши Секретана, и тот лично приготовил снадобье по собственному рецепту, заверяя, что от него синяки и ссадины проходят, не успеешь нанести. Она не стала сообщать, какому счастливцу предназначалась его мазь, и он предположил, что мой брат получил хорошую трепку. Луиза промолчала, он принял ее сдержанность за подтверждение и заявил, что не знает, была ли отцовская взбучка необходима, но даже если нет, сынок получил за все разы, когда ее заслужил, но выкрутился. Он долго смеялся над своей остротой и клялся, что все отметины исчезнут с лица еще до будущего обеда, на который мы были приглашены, — третье воскресенье июля. Поль, который слушал, сидя на кровати, возвел глаза к небу и покачал головой, чем очень напомнил отца.

Вот уж чего мне точно не хватало, так это терпения — мои решения менялись по десять раз на дню: то мне казалось, что бесполезно ждать дольше и единственный выход — броситься на поиски того, кого избрало мое сердце, не думая о том, что произойдет, если мы отправимся на поезде на Юг или уедем, как я задумала, в Америку. Кто догадается там нас искать? А пока они додумаются, я уже буду свободной и совершеннолетней. Может, как раз этой последней капли и не хватает Винсенту, чтобы решиться: опасение, что его будут преследовать жандармы, страх, что его посадят за совращение несовершеннолетней, могут подтолкнуть его попытать счастья там, ведь терять ему будет нечего. У меня остаются драгоценности матери, я могу прибегнуть к помощи Элен, нам будет на что прожить, пока он добьется признания. А потом я говорила себе, что нельзя принуждать судьбу, нельзя угрожать человеку, которого любишь, чтобы добиться его согласия, и, если его вынудить, потом он будет меня упрекать, а я не хотела этой низости между нами. Я боялась вспыльчивости Винсента, боялась, что он накинется на отца и заставит испытать то, что испытала я, одна эта мысль приводила меня в ужас. А через несколько минут я уже страстно желала Винсента, увидеть его, услышать, погладить его лицо, и чтобы он поцеловал меня так, как он умел это делать; я хватала сумку с драгоценностями и решала бежать, едва представится случай. Я ждала, сидя на кровати, потом этот порыв к свободе затухал, и возвращалась тоска, которой нет названия.