Я надеялась этим жестом принести извинения за то, что оттолкнула ее протянутую руку, и, догадываясь о причине взволнованности Жоржа, не хотела оставаться с ним наедине. Присутствие Элен его не особенно смутило. Элен оставила нас, и, пока ее не было, мы хранили молчание. Она вернулась с графином мадеры на серебряном подносе и тремя рюмками, наполнила их и протянула каждому. Жорж осушил свою одним глотком, словно собираясь с духом.
– После обеда, – начал Жорж, – пока вы были в саду, отец сообщил мне, что принял решение. Или мы поженимся и я начну в сентябре учиться фармацевтике, или он больше не даст мне ни гроша и выставит за дверь. Я возразил, что ты еще не дала ответа. Он сказал, что уже переговорил с твоим отцом и тот согласен при условии, что приданого не будет, мой отец не возражал, так что больше нет никаких причин затягивать дело. Вот.
– Что «вот»? – спросила я.
– Нам придется пожениться.
– Приди в себя, Жорж, об этом и речи быть не может. У меня тоже есть право голоса, и я говорю «нет».
– У меня тоже нет никакого желания, но что еще остается? Или катастрофа, нас ждут еще худшие неприятности.
– Тебя – возможно. А для меня ничего не меняется. Моя жизнь и так невыносима, куда уж больше.
– Послушай, Маргарита, есть один выход. Мы можем сделать вид, будто уступили и приняли ультиматум – поженимся, чтобы от нас отстали. Только для вида. Исключительно чтобы обеспечить себе покой и время. Если хочешь, будем спать в разных комнатах.
– Ты шутишь?
– Я очень серьезен. Ты сможешь делать то, что пожелаешь. Как и я. Мы просто двое друзей, которых семейные обстоятельства вынудили прибегнуть к специфическим способам защиты. Выживания ради. Мы разведемся, как только это станет возможно. Я возьму всю вину и расходы на себя. Обещаю в присутствии Элен.
– Я не выйду за тебя. И ни за кого другого тоже, кстати. Я никогда не буду собственностью мужчины. Не имею намерения менять одну тюрьму на другую.
– Напротив, ты будешь свободна. Тебе больше не нужно будет выносить отца, а меня ты и видеть-то почти не будешь. Придется обедать у моего отца по воскресеньям и время от времени обозначать свое присутствие на семейных сборищах, чтобы соблюсти приличия. А в остальном – делай что хочешь. Скажи ей, Элен, что это хорошая мысль и она ничем не рискует.
– Верно, – заметила Элен, – если вы не поженитесь в церкви, вас это ни к чему не обязывает.
– Ты сможешь заниматься живописью, сколько душе угодно, – продолжил Жорж, – я оплачу тебе любых преподавателей, каких захочешь. И клянусь, ты ни в чем не будешь нуждаться. Прошу тебя, не говори «нет», подумай спокойно, и сама увидишь, что это идеальный выход для нас обоих.
Жорж улыбнулся мне, по крайней мере попытался, движение губ выдало его беспокойство и превратилось в гримасу. Он пригладил волосы, встал, взял свою накидку и поспешно удалился.
– Мне его жаль, – сказала я Элен. – Но это шантаж, и я на него не поддамся.
– Однако что плохого, если вы с Жоржем поженитесь?
– Ты так думаешь?
– И потом, разве у тебя есть выход? Как ты собираешься сопротивляться?
– Не знаю; в этой стране хуже нет, чем быть женщиной.