Читаем Валькирии. Женщины в мире викингов полностью

Мнение о том, что девочки должны быть менее напористыми и физически активными, чем мальчики, также можно встретить в «Саге о Ньяле». Трое детей – два мальчика и девочка – устроили своего рода представление для семьи, в которой они жили, и гостей, среди которых были братья Хёскульд и Хрут. Второй из братьев на тот момент пытался развестись с Унн, дочерью Мердра. Прикинувшись Хрутом и его тестем, мальчишки разыгрывают вульгарную сценку, в которой спорят о законности развода и упоминают довольно постыдные для участников процесса детали. Девочка, играющая роль Унн, на протяжении всей сцены скромно молчит. Все зрители, кроме Хрута и его брата, покатываются со смеху. Сам рассказчик несколько дистанцируется от прямых оценок, замечая, что дети были «глупы и болтливы», а в семье их просто «прикармливали» из милости, так как они были нищими. Этот последний комментарий можно рассматривать как намек на существовавшие в то время предрассудки[74]. Роль мальчиков в сценке сводится к реплике «А король-то голый»: они указывают на то, о чем все знают, но стесняются произнести вслух. Пассивность девочки говорит о том, что того же – молчаливой покорности – ожидали и от взрослых женщин.

В самом начале «Саги о Ньяле» мы встречаем еще одну девочку, которая играет с другими детьми. Это Халльгерд, дочь Хёскульда, одного из главных персонажей саги. Он представляет дочь, которой шесть или восемь лет, своему брату в довольно своеобразной манере:

«Это была красивая и стройная девочка, волосы у нее блестели, как шелк, и были длинные, до пояса. Хёскульд подозвал ее. <…> Затем Хёскульд спросил Хрута: “Нравится тебе эта девочка? Красивая, правда?” Хрут промолчал, и Хёскульд повторил вопрос. Тогда Хрут сказал: “Слов нет, девочка хороша, и немало народу пострадает из-за ее красоты. Не понимаю, однако, в кого она уродилась с такими воровскими глазами”. Хёскульд рассердился, и какое-то время братья не разговаривали друг с другом»[75].

Если бы замечание о «воровских глазах» Халльгерд исходило из уст чужака, оно наверняка было бы воспринято любым отцом как грубейшее оскорбление, так как оно порочило честь не только девочки, но и ее матери. Даже услышав это от брата, Хёскульд сердится. Тем не менее рассказчик трактует оценку девочки со стороны Хрута не как поклеп на невинного ребенка, а как общую оценку зловещей натуры Халльгерд и как намек на дальнейшие события саги, связанные с ее судьбой[76]. Мнение о врожденной женской лживости можно встретить и в «Речах Высокого» (Hávamál), где дается совет не доверять «девы речам»[77]. Выраженный в этой поэме взгляд на человеческую природу в целом довольно циничен, но в своей совокупности эти два примера позволяют предполагать, что в скандинавской культуре существовало предубеждение против правдивости женщин.

Сложно представить себе более плохое первое впечатление о девушке, чем то, которое складывается у читателя саги о Халльгерд со слов Хрута. Его слова, вне всякого сомнения, накладывают отпечаток на наше восприятие ее характера в дальнейшем. В противовес этому примеру «Сага о людях из Лососьей долины» прославляет Гудрун как «умнейшую и красивейшую среди всех женщин, выросших во всей Исландии». Читатель знакомится с ней в возрасте 14 лет, когда ей поручают принять местного мудреца и дальнего родственника по имени Гест в отцовском доме, что по тем меркам было большой честью для юной девушки[78]. Во время встречи Гудрун рассказывает старику, которого почитали как провидца, о четырех своих снах. В первом из них Гудрун представляет себя стоящей у ручья. На голове у нее чепец, но девушке кажется, что он ей не подходит. Она снимает его и бросает в ручей. Затем ей привиделось, что она любуется серебряным кольцом на своем пальце, стоя у озера. Внезапно оно соскальзывает с руки и исчезает в воде. В третьем сне на смену серебряному кольцу появляется золотое, но и оно падает, разбиваясь о камни, а из осколков будто течет кровь. Завершая историю, Гудрун рассказывает, что ей приснился украшенный самоцветами золотой шлем. Несмотря на тяжесть, она пытается удержать его на голове, но и он падает во фьорд. По мнению Геста, эти сны символизируют собой будущие браки Гудрун, ни один из которых не будет удачным. Разумеется, дальнейший рассказ это подтверждает. Сны о четырех будущих мужьях указывают на перемены в судьбе девушки, готовящейся стать женщиной. Как мы узнаем дальше (см. главу 4), Гудрун будет смотреть на замужество как на попытку покинуть родное поселение, жизнь в котором станет для нее слишком тесной. Но ей предначертана иная судьба: четыре брака, ни один из которых не поможет воплощению мечты уехать.

Перейти на страницу:

Все книги серии История и наука Рунета

Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи
Дерзкая империя. Нравы, одежда и быт Петровской эпохи

XVIII век – самый загадочный и увлекательный период в истории России. Он раскрывает перед нами любопытнейшие и часто неожиданные страницы той славной эпохи, когда стираются грани между спектаклем и самой жизнью, когда все превращается в большой костюмированный бал с его интригами и дворцовыми тайнами. Прослеживаются судьбы целой плеяды героев былых времен, с именами громкими и совершенно забытыми ныне. При этом даже знакомые персонажи – Петр I, Франц Лефорт, Александр Меншиков, Екатерина I, Анна Иоанновна, Елизавета Петровна, Екатерина II, Иван Шувалов, Павел I – показаны как дерзкие законодатели новой моды и новой формы поведения. Петр Великий пытался ввести европейский образ жизни на русской земле. Но приживался он трудно: все выглядело подчас смешно и нелепо. Курьезные свадебные кортежи, которые везли молодую пару на верную смерть в ледяной дом, празднества, обставленные на шутовской манер, – все это отдавало варварством и жестокостью. Почему так происходило, читайте в книге историка и культуролога Льва Бердникова.

Лев Иосифович Бердников

Культурология
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света
Апокалипсис Средневековья. Иероним Босх, Иван Грозный, Конец Света

Эта книга рассказывает о важнейшей, особенно в средневековую эпоху, категории – о Конце света, об ожидании Конца света. Главный герой этой книги, как и основной её образ, – Апокалипсис. Однако что такое Апокалипсис? Как он возник? Каковы его истоки? Почему образ тотального краха стал столь вездесущ и даже привлекателен? Что общего между Откровением Иоанна Богослова, картинами Иеронима Босха и зловещей деятельностью Ивана Грозного? Обращение к трём персонажам, остающимся знаковыми и ныне, позволяет увидеть эволюцию средневековой идеи фикс, одержимости представлением о Конце света. Читатель узнает о том, как Апокалипсис проявлял себя в изобразительном искусстве, архитектуре и непосредственном политическом действе.

Валерия Александровна Косякова , Валерия Косякова

Культурология / Прочее / Изобразительное искусство, фотография

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология