Валис

Короче, все в мире шло своим чередом.

Я начал размышлять о смерти. Не о смерти Софии Лэмптон, а о смерти вообще, а потом мало-помалу и о своей собственной.

Точнее, размышлял не я. Размышлял Толстяк-Лошадник.

Однажды вечером, когда я сидел в кресле с бокалом коньяка в руке, он задумчиво произнес:

– Все это лишь доказывает то, что мы и так уже знали.

– И что мы знали? – спросил я.

– Что они психи.

– Родители – психи. Но не София.

– Если бы она была Зеброй, – размышлял Толстяк, – то предвидела бы всю эту хрень с лазерами Мини. Она бы не допустила такого.

– Точно, – согласился я.

– В самом деле, она бы знала, и к тому же… – Толстяк ткнул в меня пальцем, в его голосе зазвучало торжество, – у нее были бы силы предотвратить несчастье. Разве нет? Если она смогла свалить Ферриса Ф. Фримонта…

– Кончай, – сказал я.

– С самого начала, – тихо проговорил Толстяк, – мы имели дело с развитой лазерной технологией. Мини нашел способ передавать информацию посредством лазерного луча, используя человеческий мозг как приемник напрямую, без электронного интерфейса. Русские тоже умеют такие штучки. Можно также использовать микроволны. В марте семьдесят четвертого я, должно быть, случайно поймал одну из передач Мини. Тогда и хватанул дозу излучения. Именно поэтому у меня так сильно подскочило давление, а мои животные умерли от рака. Именно это убивает Мини: излучение, производимое его же собственными экспериментами с лазерами.

Я ничего не сказал. Нечего было сказать.

Толстяк посмотрел на меня.

– Мне жаль. Ты справишься?

– Конечно.

– В конце концов, – проговорил Толстяк, – я так и не смог поговорить с ней, по крайней мере, обстоятельно, как вы. Во второй раз, когда она дала нам – обществу – миссию, меня там не было.

Я подумал: «А как же теперь быть с миссией?»

– Толстяк, ты же не станешь опять пытаться угробить себя, верно? Из-за ее смерти?

– Нет, – ответил Толстяк.

Я ему не поверил, я знал его лучше, чем он сам. Смерть Глории, уход Бет, смерть Шерри… Единственное, что спасло Толстяка после смерти Шерри, так это его решение отправиться на поиски «пятого Спасителя». Теперь надежда найти его исчезла. Что осталось?

Толстяк уже попробовал все и всюду потерпел фиаско.

– Может, снова начнешь посещать Мориса? – предложил я.

– Он скажет: «И я не шучу». – Мы оба расхохотались. – «Я желаю, чтобы ты составил список из десяти пунктов о том, что ты хочешь сделать больше всего на свете, и написал его на бумаге. И я не шучу!»

Я спросил:

– А что ты хочешь сделать?

И я не шутил.

– Найти ее, – ответил Толстяк.

– Кого?

– Не знаю. Ту, которая умерла. Ту, которую я больше никогда не увижу.

«Под эту категорию подпадают многие, – сказал я себе. – Прости, Толстяк, но твой ответ слишком расплывчат».

– Надо бы сходить во «Всемирные путешествия», – проговорил Толстяк, словно уговаривая сам себя, – побеседовать с той дамочкой. Насчет Индии. По-моему, Индия – то самое место.

– Какое место?

– Где может быть он.

Я не ответил. Какой смысл, если к Толстяку вернулось безумие.

– Где-то он есть, – продолжал Толстяк. – Я знаю наверняка, он уже сейчас где-то есть. Зебра сказала мне: «Святая София родится вновь, она не…»

– Хочешь правду? – прервал я.

Толстяк моргнул.

– Конечно.

Я проговорил резким, скрипучим голосом:

– Нет никакого Спасителя. Святая София не родится вновь, Будда не сидит в парке, Аполлон не собирается возвращаться. Дошло до тебя?!

Молчание.

– Пятый Спаситель… – робко начал Толстяк.

– Забудь о нем! – рявкнул я. – Ты псих. Такой же псих, как Эрик и Линда Лэмптон. Такой же псих, как Брент Мини. Ты псих уже восемь лет, с того момента, как Глория сиганула из окошка и превратилась в сэндвич с омлетом. Угомонись и забудь! Ладно? Можешь ты сделать мне единственное одолжение? Сделать всем нам единственное одолжение?

Прошло некоторое время, и Толстяк тихо произнес:

– Выходит, ты согласен с Кевином.

– Да, – сказал я. – Я согласен с Кевином.

– Тогда зачем мне продолжать все это?

– Не знаю. И мне плевать. Твоя жизнь – что хочешь, то и делаешь.

– Зебра не стала бы мне лгать, – сказал Толстяк.

– Да нет никакой Зебры! Это ты сам. Что, не узнаешь самого себя? Ты проецируешь свои несбывшиеся мечты, неудовлетворенные желания, оставшиеся после того, что Глория сотворила с собой. Ты не смог заполнить пустоту реальностью, поэтому заполнил ее фантазиями. Это психологическая компенсация за бесцельную, никудышную, бесполезную, наполненную болью жизнь, и я не понимаю, почему ты в конце концов не поставишь точку. Ты такой же, как Кевинова кошка, – тупица! Вот начало и конец. Понял?

– Ты отнимаешь у меня надежду.

– Я ничего у тебя не отнимаю, потому что отнимать нечего.

– Все именно так? Ты так думаешь? На самом деле?

Я сказал:

– Да.

– Думаешь, мне не нужно искать его?