ВАЛИС. Трилогия

— Меня пугает патология. Я чувствую патологию. Я чувствую, что высокопрофессиональные, ответственные люди губят свою жизнь в обмен на горячее тело, временно горячее тело. Я даже не чувствую, что тела остаются горячими, коли на то пошло. Я чувствую, все остывает. Подобную кратковременную связь можно заводить, только если сидишь на наркоте и мыслишь на часы вперед. Эти же люди обязаны мыслить на десятилетия вперед. На целые жизни вперед. Они встречаются в ресторане, принадлежащем Фреду Убийце — этому сущему дурному предзнаменованию, этому призраку Беркли, вернувшемуся всех нас перебить, — а когда выходят оттуда, у них уже есть номера телефонов друг друга, дельце сделано. Я всего лишь хотела помочь движению в защиту прав женщин, но потом все меня надули, и ты в том числе. Ты был там. Ты видел, как это происходило. Я видела, как это происходило. Я была такая же сумасшедшая, как и все вы. Я предложила Фреду, агенту Советов, сфотографироваться с епископом Калифорнийской епархии — должно быть, они были в платьях, согласно моей логике. Беда с явно надвигающимся крахом в том… — Я вытерла глаза. — Боже, пожалуйста, помоги мне найти мою травку. Джефф, посмотри за приемником. Она в сумке Карла, белая такая сумка. Ладно?

— Ладно. — Джефф услужливо пошарил за проигрывателем. — Нашел, успокойся.

— Крах виден, но нельзя определить, откуда он идет. Он ведь навис, как облако. За кем там в «Малыше Эбнере» плавало облако? Знаешь, именно это ФБР и пытались повесить на Мартина Лютера Кинга. Никсон обожает подобное дерьмо. Может, Кирстен — правительственный агент. А может и я. Может, мы запрограммированы. Прости, что изображаю Кассандру в нашем совместном кино, но я вижу смерть. Я считала Тима Арчера, твоего отца, духовной личностью. То, что он залезает… — Я оборвала себя. — Моя метафора отвратительна. Забудь. То, что он волочится за подобной женщиной, — это обычно для него? То есть это всего лишь факт, что я знаю об этом и устроила это? Напомни мне, чтобы я не ходила на мессу, чтобы я никогда этого не делала. Даже не представить, где побывали руки, протягивающие потир…

— Достаточно.

— Ну нет, я схожу с ума вместе с Бом–Бом–Биллом, Ползучей Кирстен и Больше–Не–Вялым–Тимом. И Джеффом Ничтожеством. Ты — ничтожество. Косяк уже свернут или мне придется жевать траву как корове? Я не могу сейчас свернуть косяк, смотри… — Я протянула ему свои трясущиеся руки. — Это называется большой эпилептический припадок. Позови кого–нибудь. Вали на улицу и раздобудь каких–нибудь колес. Я скажу тебе, что грядет: чья–то жизнь из–за всего этого вот–вот оборвется. Не из–за того «этого», что я творю прямо сейчас, а из–за «этого», что я натворила в «Неудаче» — весьма уместное название, кстати. Когда я умру, у меня будет выбор: головой из дерьма или головой в дерьмо. Дерьмо — вот подходящее слово для того, что я натворила. — Я начала задыхаться. Плача и хватая ртом воздух, я потянулась к косяку, который держал мой муж. — Прикури его, ты, болван. Я действительно не могу его сжевать, это расточительство. Надо сжевать пол–унции, чтобы убраться — мне по крайней мере. Что там с остальным миром, бог его знает. Может, они и могут как–то убираться в любое время. Головой в дерьмо и чтобы никогда больше не могла накуриваться — вот чего я заслуживаю. И если бы я могла все вернуть назад, если бы я знала, как все вернуть назад, я бы сделала это. Полнейшая проницательность — вот мое проклятие. Я вижу и…

— Хочешь дойти до «Кайзера»?[47]

— Больницы? — уставилась я на него.

— Я имею в виду, что ты выпала из себя.

— И это все, что тебе дала полнейшая проницательность? Спасибо.

Я взяла косяк, который он раскурил, и затянулась. По крайней мере, теперь я не могла говорить. А очень скоро уже не буду понимать или соображать. Или даже помнить. Поставь «Вороватые пальцы», сказала я себе. «Роллингов». «Сестру Морфий». Когда я слушаю обо всех этих окровавленных простынях, это успокаивает меня. Жаль, что нет утешающей длани, возложенной мне на голову, подумала я. Я не из тех, кто собирается завтра умереть, хотя и следовало бы. Давайте любой ценой назовем самого невинного. Вот он–то и умрет.

— Из–за этой суки мне пришлось идти домой пешком. Из Сан–Франциско.

— Ты ведь доехала…

— Это все равно, что пешком.

— Мне она нравится. Думаю, она хорошая подруга. Думаю, что она хорошо повлияет — а может, и уже повлияла — на папу. Тебе не приходило в голову, что ты ревнуешь?

— Что? — опешила я.

— Именно так. Я сказал, ревнуешь. Ты ревнуешь к роману. Тебе хотелось бы в нем поучаствовать. Я воспринимаю твою реакцию как оскорбление для себя. Тебе должно быть достаточно меня — достаточно нашего романа.

— Я пойду прогуляюсь.

— Оденься только.