Валиханов

Дело в том, что начались подготовительные работы по выработке «Положения об управлении степных областей». Образована Степная комиссия, в которую, кстати, включен и Гутковский. Он, конечно, сразу напомнил о Чокане Валиханове; кто еще из ученых так глубоко, как Валиханов, знает историю казахского народа, его законы, обычаи, нравы? Левшин? Да, он когда-то первым записал «Жеты Жоргы». Мнением Левшина о реформе управления Степью действительно поинтересовались. Он высказался против отстранения султанов от власти, заявил, что султаны «готовое служить правительству». Возражал Левшин и против ликвидации управления по родам. Высказывания престарелого ученого, увы, не согласовывались со стремлением нарезать оренбургскую и сибирскую степь на уезды и лишить султанов сословных привилегий. Но если для правительственных реформаторов Левшин явно устарел, то Валиханов разве не близок им? Ведь он предлагал Колпаковскому не церемониться с киргизской властью, ослабить аристократический элемент. Да, кос в чем он близок этим реформаторам, и они одно время, под влиянием его «Записки о судебной реформе», собирались сохранить суд биев. Но… Но при всем при том, как только приступила к деятельности Степная комиссия, Валиханов сделался опасен своим вредным влиянием на умы казахов. Власти исходили из недавнего российского опыта подготовки и проведения крестьянской реформы. Слухи о готовящейся воле вызвали в России вспышку мужицких бунтов. То же самое может начаться и в Степи, как только по аулам помчится хабар, что власть султанов приходит к концу. Русское начальство могло не страшиться появления нового Кенесары. Время ханских мятежей миновало безвозвратно[130]. Пришло время, когда надо опасаться народных волнений, таких вспышек, как в Бездне, таких выступлений в защиту бунтовщиков, как речь профессора Щапова на панихиде, устроенной казанским революционным кружком. И вот тут-то Валиханову припомнили все, что за ним числилось. А числилось многое — и Дуров, и петербургские знакомства, и общество сибирских патриотов, и бунт казахской бедноты в Каркаралах, и те возмутительные беседы, которые Валиханов вел с семиреченскими казахами.

Думается, что в спорах исследователей научного наследия Чокана Валиханова о том, в какой степени он был революционным демократом и в какой либералом-реформатором, одним из самых веских аргументов может служить решение о высылке Валиханова в 1865 году из Степи в Петербург.

Если бы он мог уехать в Петербург!..

Когда Д. А. Милютин писал резолюцию на докладе начальника Главного штаба генерал-адъютанта графа Гейдена, в Петербурге уже знали, что в Англии издана книга «Русские в Средней Азии»[131] и что в нее наряду с переводами записок других русских путешественников вошел и перевод кашгарских записок Чокана Валиханова. В предисловии издатели сообщали, что Валиханов офицер русской службы, сын киргизского султана и хорошо образованный человек. Все точно, без путаницы — Валиханов для издателей фигура известная. Его труды предлагаются английскому читателю потому, что «дают возможность англичанам составить правильное представление о теперешнем положении России в Средней Азии». Далее в предисловии идет речь о том, что «образование новой провинции под названием Туркестан»[132] увеличивает подозрения некоторой части английской общественности, нет ли со стороны России враждебных поползновений против Британской Индии. Английские издатели признают, что Бухара и Хива, а также Коканд к 1865 году находятся в сфере влияния России.

Судя по предисловию, книгу издали не с познавательными, а скорее с политическими целями. Ничего не сообщая об английских планах проникновения в Восточный Туркестан, предисловие указывает на «русскую опасность». В результате книга вызвала в Англии волну русофобии. Высказывались всерьез предположения, что русские бросят на Индию армию туркмен и казаков. В обзорах английской прессы, опубликованных в «Русском инвалиде»[133], приводится цитата из «Таймса»: «Есть намерение при помощи субсидий и политических агентов сделать Афганистан и другие пограничные с Индией владения политическою преградою между нами и Россией». «Русский инвалид» отвечал «Таймсу», почти цитируя «Очерки Джунгарии» Валиханова: «В виду всей Средней Азии, находящейся в разложении и упадке, в виду Западного Китая, терзаемого до самых пределов Кашгара беспрерывною инсургенциею против китайских властей, совершающих возмутительные жестокости, может ли Россия оставаться безучастною в контраст с образом действий англичан в Индии?»

Но Чокан не успел получить известие об издании его записок на английском языке, как не успел он получить приказ о производстве в чип ротмистра, как не успел узнать о своей высылке в Петербург.

Умирающему от чахотки дано напоследок почувствовать себя лучше и уверовать в свое выздоровление. В один из апрельских прозрачных дней он попросил вынести его из юрты на вольный воздух. Дышалось легко, степь раскинулась просторно, вольно, снежные верхи Алатавских гор соединились с облаками.