— Вы прекрасно знаете, как это на нее повлияло. Вот почему…
— Вы недостаточно глубоко знаете жизнь, дорогая Лотти. Софи счастлива. Это я сделал ее счастливой. Разве это не повод для гордости? Завоевать благодарность Софи и ее семьи? Уверяю вас, и дальше все будет обстоять точно так же. Мы с Софи будем чудесно — жить вместе, у нас будут детишки, и когда мы будем старыми и седыми, люди будут рассказывать о нас, как об идеальной супружеской паре.
— А вы между тем будете обделывать свои любовные делишки?
— В этом и есть ключ к счастливой супружеской жизни, о чем прекрасно знают все французы.
— И всем француженкам это известно?
— Только если они умны.
— Я представляю себе счастье не так, и рада, что я не француженка.
— В вас есть нечто сугубо английское, Лотти.
— Конечно, есть. Я англичанка. Я воспитана в Англии. Мне многое нравится во Франции, но… это распутство… я… я ненавижу.
— Но вы не производите впечатление пуританки, и именно потому вы столь восхитительны. В вас есть теплота… и вы страстны. Такого знатока, как я, вам не обмануть. И при всем при том вы ведете такие чопорные речи.
Неожиданно он прижал меня к себе. Я ощутила волнение и в то же время захотела вырваться и убежать к мадам де Гренуар. Наверное, по мне это было заметно, так как на его лице появилась извиняющаяся улыбка.
— Лотти, — сказал он, — мы будем встречаться… часто. Я хочу понравиться вам… да, думаю, я сумею вам понравиться.
— Никогда. Я могу чувствовать лишь жалость к бедной Софи. Неужели этот танец никогда не кончится?
— Увы, он закончится скоро. Но не бойтесь меня, мы с вами станем добрыми друзьями.
Я постаралась побыстрей расстаться с ним.
— Вы кажетесь несколько не в себе, дорогая, — сказала мадам де Гренуар. — Вы устали?
— Да, — ответила я, — мне бы хотелось уйти.
— Не думаю, что вы можете уйти раньше полуночи. Потом, возможно…
Я продолжала танцевать, едва замечая с кем. Я была расстроена. Он очень сильно напоминал мне Дикона. Дикон разговаривал примерно так же. Он никогда не пытался понравиться мне, демонстрируя только положительные черты. Скорее, он старался подчеркивать свои слабые места. И вот теперь этот человек заставил меня все это вспомнить.
С облегчением я встретила окончание бала. Я отправилась в свою комнату и сняла платье. Я сидела в нижних юбках, расчесывая волосы, когда в комнату вошла Софи. Она сияла и, видимо, не чувствовала усталости.
Софи села на мою кровать, ее юбки волной легли вокруг; она была такой молодой, свежей и… ранимой.
— Какой чудесный бал! Как тебе понравился Шарль? Правда, он просто чудо? Какие замечательные истории он рассказывает. Я и не представляла, что есть такие люди, как он.
— Он очень симпатичный, — сказала я.
— Мне кажется, ты ему понравилась.
— О… я не заметила. Почему ты так думаешь?
— Ну, он так смотрел, когда танцевал с тобой.
— Так значит, ты видела нас? Разве ты не танцевала?
— Большую часть времени танцевала. Но во время второго танца я сидела с твоей матерью и другими женщинами. И все время наблюдала за тобой, — я почувствовала, что краснею. — И о чем же вы разговаривали?
— О… не помню. Какая-то чепуха.
— Он все время смотрел на тебя.
— Разговаривая, люди обычно так и делают.
— Но не настолько… внимательно. Ты знаешь…
— Нет, боюсь, что не знаю. Если бы там было что-то важное, я бы запомнила, ведь верно? Софи, тебе пора спать. Разве ты не устала?
— Нет. Я чувствую, что могла бы танцевать всю ночь.
— Но, конечно, с Шарлем.
— О да, с Шарлем.
— Спокойной ночи, Софи. Приятных сновидений. Я чуть не вытолкнула ее из комнаты, и она пошла, чтобы мечтать о своем несравненном Шарле, которого на самом деле вовсе не знала.
Когда Софи ушла, я набросила шаль, так как у меня появилась непреодолимое желание поговорить с Лизеттой. Я раздумывала, следует ли рассказать ей о случившемся. Она была весьма искушенной особой. Возможно, она решит, что в этом нет ничего особенного, и скажет, что не следует без толку будоражить Софи.
Я подошла к ее комнате и тихонько постучалась. Ответа не было.
Я осторожно открыла дверь и на цыпочках вошла в комнату. Подойдя к краю кровати, я шепнула:
— Лизетта, ты уже спишь? Проснись. Я хочу с тобой поговорить.
Постепенно мои глаза привыкли к полумраку, и я разглядела, что кровать Лизетты пуста.
В течение последующих дней я часто виделась с Шарлем де Турвилем: он использовал любую возможность, чтобы поговорить со мной. Я старалась держаться с ним холодно и неодобрительно, так как действительно не одобряла его поведения; но оказалось, что я, помимо воли, ищу его и расстраиваюсь, если не нахожу. Я не понимала себя, но знала, что мне нравится разговаривать с ним. Я старалась осадить его, показать, как презираю его образ жизни; но от себя мне не удавалось скрыть, что мне доставляло удовольствие высказывать ему, а он был достаточно проницателен, чтобы понимать это.