Валентин Серов

Какой-то московский богач-меценат неосторожным словом оскорбил Валентину Семеновну, и вот Серов, пожилой уже человек, отец многочисленного семейства, никогда не выказывавший ни малейших признаков бретерства, вызвал обидчика на дуэль. Самым серьезным образом. Он взял обратно свой вызов лишь после того, как струсивший господин по всей форме принес извинения. (К слову сказать, у Серова был настолько верный глаз, что, никогда специально не занимаясь стрельбой, он стрелял удивительно метко. Как-то на даче его сыновья поймали змею и выпустили ее на берегу. По цвету она почти сливалась с песком. Серов взял у старшего сына ружье и, хотя змея успела уползти довольно далеко, почти не целясь, попал ей в голову.)

Так прошел в жизни Серова 1905 год, и вот каковы были его последствия…

Следующий год отмечен еще событиями, носящими характер отголосков революции.

Одним из таких событий была забастовка учеников Училища живописи, ваяния и зодчества в феврале 1906 года. Училище было закрыто до осени. Ученики хотели все же учиться, продолжая одновременно бастовать. Серов снял частную квартиру и там продолжал преподавать и сам работал с натуры.

Это были лучшие месяцы его преподавательской деятельности: только работа, и никаких казенных правил. Здесь у него всегда было отличное настроение.

Революция, однако, шла на убыль и потом сменилась годами реакция, и в том обществе, где бывал Серов, скоро совсем забылись события этого грозного года. Очень многими, но не им.

Очень многие забыли со временем и Кровавое воскресенье, и расстрелы, и тюрьмы. Забыли и друзья Серова…

Через несколько лет Дягилев передал Серову предложение написать новый портрет царя.

Серов ответил телеграммой: «В этом доме я больше не работаю».

Глава VII

Вернемся немного назад и начнем эту главу с тех же дней, с которых началась предыдущая.

1905 год. Январь. Петербург…

Но действие этой главы начинается не на Васильевском острове, не в здании Академии художеств, и здесь не будут слышны выстрелы…

В январе 1905 года в Таврическом дворце открылась Историческая выставка русского портрета – новый плод деятельности неугомонного Сергея Павловича Дягилева.

Выставка была его апофеозом, ничего равного ей он еще не создавал. Дягилев потратил на ее организацию весь 1904 год.

Занимаясь в былые годы исследованием живописи XVIII века, Дягилев составил длинный список дворянских имений, церквей, дворцов, воспитательных домов, где находились или могли находиться картины старых мастеров, а потом ездил, уговаривал владельцев, просил, объяснял, доказывал…

Пожалуй, он мог бы написать вторые «Мертвые души», если бы задался такой целью этот бескорыстный Чичиков, Чичиков-наоборот, собиратель вечно живого у мертвых, ибо поистине мертвецами казались многие из тех людей, с которыми пришлось ему иметь дело[77].

К концу 1904 года в руках Дягилева оказалось свыше шести тысяч портретов. Ему удалось получить не зал уже, а построенный еще в екатерининские времена Таврический дворец.

Открывшаяся в январе 1905 года таврическая выставка стала событием первостепенным в художественной жизни России. Для художников она была откровением. Их воспоминания и письма оставили свидетельства восхищения и восторга перед выставкой и благодарности ее устроителю. Многие выражали желание сделать выставку постоянным музеем русской портретной живописи.

Целые дни проводили художники в Таврическом дворце, смотрели, любовались, делали открытия и учились. Но ни для кого, пожалуй, выставка не имела такого значения, как для Серова, ни на чье искусство не оказала она в дальнейшем такого влияния.

XVIII век поразил его. Он знал, конечно, как хороши были старые мастера, но этот шквал великолепия просто потряс его.

Казалось, что-то упущено в жизни, и это упущенное надо наверстать, надо научиться писать так, как писали художники сто, полтораста лет назад.

Серов впервые оценил сейчас портретное искусство Брюллова, которым всегда восхищались Репин и Чистяков и на которого так нападали его молодые друзья. Но особенно захватили его Левицкий и Рослен.

Дягилеву впервые удалось собрать в одном месте знаменитых «Смольнянок» Левицкого, удивительные по изяществу живописи портреты воспитанниц Смольного института.

Совсем по-иному привлекал Рослен, один из художников-иностранцев, работавших в России в XVIII веке. Его живописи, так же как и живописи других художников того времени, свойственны были и изящество и утонченность, но, в отличие от них, психологические характеристики Рослена безжалостно остры. Портрет Екатерины II, написанный Росленом, вызвал неудовольствие заказчицы.

«Богоподобная Фелица», больше привыкшая доверять придворным живописцам, чем зеркалу, нашла, что Рослен изобразил ее на портрете похожей на «обезьяну», «шведской кухаркой, весьма пошлой, невоспитанной и неблагородной». И Рослену пришлось покинуть Россию.