Валентин Серов

Опять в альбоме Серова появляется море: парусная лодка, вид на остров Саламин, гористые берега, опять парусная лодка, залив и набережная в Канее.

В Канее пароход стоял четыре часа, и Серов успел заполнить несколько листов альбома. Но людей, живых людей в его альбоме все еще нет. Куда исчезли греки из Греции? На пароходе опять турки, албанцы, арабы. В Канее на борту появляются даже русские солдаты. Они сопровождают багаж некоей полковницы, приезжавшей в Канею на дачу. Потом на борт поднимается целое «солдатское заведение» — четыре веселые девицы во главе с грузной бандершей. Как объясняют русские солдаты, девиц выселяют из Канеи за «порчу» малолетнего сына начальника гарнизона. Виновница, миниатюрная итальянка со вздернутым носиком, озорно стреляя глазками, бегает по палубе, задевает солдат.

На палубе третьего класса везут быков, великолепных белых быков. Бакст называет их «зевсуподобными» — в такого быка превратился Зевс, чтобы похитить дочь царя Агенора. Бакст знает уже о новом замысле Серова. Но Серов не рисует быка. Бык, похитивший Европу, был совсем другого цвета, он отливал золотом, и лишь во лбу светилось белое пятно. Но даже не это было причиной, почему Серов не рисовал быков. Бык, унесший Европу, не должен быть обыкновенным быком, как эти, живые, он должен быть таким, каким его изобразили бы древние греки, те, что раскрашивали архаические женские фигурки из акропольского музея.

Вместо того чтобы рисовать быка, Серов отправляется на берег и возвращается на борт с панамой, полной апельсинов. Наконец пароход уходит из Канеи. Дельфины заплывают то с одного, то с другого борта, показываются из воды их горбатые лакированные спины. Они веселые и добродушные, эти дельфины. Наверно, вот так же сопровождали они и Зевса с Европой до самого Крита…

На Крите опять Серов бродит с альбомом, рисует пейзажи, очертания берегов для «Навзикаи», для нее же — мулов; рисует произведения, хранящиеся в музеях Кандии; в Кноссе рисует дворец царя Миноса (сына Зевса и Европы), опять мулов и, окончив очередной альбом, на обложке его — кариатиду.

В Кноссе произошло необычное знакомство.

Серов с Бакстом часто заглядывали в арабскую кофейню на базарной площади. Там они, сидя на циновке, пили крепкий, ароматный кофе и курили. Бакст по-восточному — чубук, а Серов — неизменную свою сигару. Арабы пели — монотонно и немного гнусаво — под звуки тамбура, восточного инструмента, похожего на мандолину. Серову и Баксту нравилось пение, и звуки тамбуров, и кофе, и сидящие внутри и снаружи турки, арабы, критяне. Здесь чувствовался аромат Востока и старины, не греческой, правда, — восточной, но это тоже приятно. Здесь жизнь почти не движется. Вот так же сидели такие же люди сто, двести, триста лет назад и пили кофе, курили чубуки, пели, дергали струны тамбура.

А на эстраде — предмет их восторга, молоденькая танцовщица-аравитянка, совсем девочка, тоненькая и грациозная. Без труда перегибаясь в пояснице, касается она головой пяток. У нее удивительной красоты руки, узкие, с длинными тонкими пальцами. Матовое смуглое лицо с нежным румянцем. А глаза продолговатые и чуть раскосые. И, глядя на них, Серов снова думает о своей Европе.

11. Похищение Европы. 1910. Эскиз-вариант. Темпера

12. Портрет О. К. Орловой. 1911

Европа не была гречанкой. Она была привезена с Востока. У нее было лицо коры, но глаза… Глаза были продолговатые и чуть раскосые, совсем такие, как у этой девочки. Чудесная девочка!

Но вот гречанки… как быть с гречанками, их-то ведь тоже надо увидеть — живых.

И друзья опять ездят и бродят, пытаются проникнуться духом Древней Греции. С этой целью Серов даже пробует все самые неудобоваримые греческие блюда и склоняет к этому гурмана и неженку Бакста. Бакст кривится, но не отстает… Они пробуют все вина, даже черное и горькое «фалернское». Баксту кажется, что оно отдает скипидаром, но он утешает себя мыслью, что «фалернское» воспел Гомер. И подбадривает себя пушкинским переводом Катулла. Перед тем как выпить, он декламирует:

Пьяной горечью Фалерна
Чашу мне наполни, мальчик!
Так Постумия велела,
Председательница оргий.
Вы же, воды, прочь теките…

Услышав эту строку, Серов смеется.

— Потому мы и пьем здесь «Виши» — они, — Серов показывает вилкой на Бакста, — боятся очень микробов…

Бакст действительно боялся микробов и вообще всего на свете: долгой ходьбы, змей, даже простуды боялся в этой жарище.

Домой Серов писал: «Бакст приятный спутник, но ужасный неженка, и боится все время всевозможных простуд, и еле ходит, боится переутомления — кушает ничего себе».