Миллилейн навсегда запомнила день, когда объявился первый из новых короналей, потому что в этот день она заплатила пять крон за пару жареных сосисок.
В полдень она шла к мужу, Кристофону, который, как всегда, находился в своей лавке на эспланаде у Кинторского моста. Недавно начался третий месяц Дефицита. Все обитатели Кинтора деликатно выражались «Дефицит» (с заглавной буквы), но Миллилейн про себя употребляла более реалистичное слово: голод. Вообще-то никто не голодал – пока, – но никто и не получал достаточно еды, и казалось, что положение с каждым днем ухудшается. Позавчера они с Кристофоном вынуждены были удовольствоваться на ужин кашей, которую он приготовил из сушеных калимботов и корня гумбы. Сегодня они будут ужинать пудингом. А завтра – кто знает? Кристофон рассуждал о том, как будет охотиться в парке Престимиона на минтунов, дролей и других зверюшек. Филе из минтуна? Жареная грудка дроля? Миллилейн содрогнулась. А потом, наверное, – рагу из ящериц. С гарниром из вареных капустных листьев.
Она пересекла бульвар Оссьера неподалеку от того места, где он вливается в Зимрский тракт, ведущий вдоль эспланады к мосту. И, проходя мимо управления городских прокторов, уловила неповторимый, неодолимо влекущий аромат жареных сосисок.
«Это галлюцинация, – подумала она. – Или сон наяву».
Когда-то здесь, на просторной эспланаде, торговцы сосисками кишели десятками. Но уже несколько недель Миллилейн не видела ни одного. С мясом давно уже стало плохо; поговаривали, что в западных скотоводческих провинциях начался падеж скота из-за нехватки корма, и поставки скота из Сувраэля, где все вроде бы пока в порядке, затруднены стадами морских драконов, заполонившими морские пути.
Но запах сосисок был реальным. Миллилейн принялась крутить головой, пытаясь понять, откуда же он исходит.
О! Есть!
Не галлюцинация. Не сон. Невероятно, необъяснимо, но на эспланаде объявился продавец сосисок, маленький сутулый лиимен с потрепанной тележкой, на которой над тлеющими древесными углями были развешаны длинные красные сосиски на вертелах. Он стоял с таким видом, будто в мире все идет по-старому. Как будто нет никакого Дефицита. Как будто работу продовольственных лавок не ограничили тремя часами в день, потому что этого времени как раз хватало, чтобы распродать все припасенное.
Миллилейн кинулась бегом.
Многие из окружающих тоже побежали. Народ мчался к торговцу сосисками со всех концов эспланады, как будто тот разбрасывал десятирояловые монеты. Хотя в действительности то, что он предлагал, стоило куда дороже самого блестящего серебряного кружочка.
Она бежала как никогда в жизни – размахивая руками, высоко вскидывая ноги, – так, что волосы развевались за спиной. К лиимену с тележкой мчалась добрая сотня покупателей. У него просто не могло хватить сосисок на всех. Но Миллилейн находилась ближе всех других: она первая увидела торговца и бежала быстрее прочих. От нее немного отставала длинноногая женщина-хьорт, сбоку, громко топая и рыча вслух, приближался скандар в совершенно неуместном для такого забега деловом костюме. «Кто раньше мог бы только представить себе, – думала Миллилейн, – что придется
Дефицит – голод – начался где-то на западе, в Долине. Поначалу он казался Миллилейн чем-то несерьезным и почти нереальным – ведь дело происходило так далеко, в местах, которые сами по себе казались ей нереальными. Она никогда в жизни не бывала западнее Тагобара. Когда появились первые сообщения о происходившем, она испытывала абстрактное сострадание к якобы голодающему народу в Мазадоне, в Дюлорне, в Фалкинкипе, но ей трудно было поверить, что это происходит на самом деле – как-никак на Маджипуре никто и никогда не голодал, – и всякий раз, когда приходило известие о каком-то новом кризисе на западе, бунте, массовом переселении или эпидемии, ей казалось, что это происходит далеко не только в пространстве, но и во времени, что это не события действительности, а, скорее, эпизоды из какой-то исторической хроники, повествующей, скажем, о временах лорда Стиамота, с которых прошло много тысяч лет.