Валентин Понтифик

Она прикоснулась к лицу, плечам, рукам Валентина. Ее пальцы почти не ощущались, словно были легче перышка, но по его коже побежали мурашки – настолько великими силами обладала эта женщина. Ему пришлось напомнить себе, что перед ним не богиня, а всего лишь смертное создание из плоти и крови, дитя таких же смертных созданий, что она когда-то была женой верховного канцлера Дамиандана, породила на свет двоих сыновей, одним из которых является он сам, что некогда она прижимала его к груди, и он радостно слушал ее ласковое пение, что это она отмывала его лицо от грязи, когда он приходил с гуляния, что в пору детских потрясений ему случалось плакать в ее объятиях и получать от нее покой и мудрость. Когда скипетр Божества указал на семью верховного канцлера Дамиандана и возвел Вориакса на трон Конфалюма, то же движение преобразило мать Вориакса во Владычицу острова, и ни к нему, ни к ней уже нельзя было относиться как к простым смертным – даже в кругу семьи. Валентин тогда сразу же почувствовал – и остался с этим ощущением на всю жизнь, – что не может воспринимать ее просто как свою мать. Поскольку она надела серебряный обод, переехала на Остров и вознеслась к могуществу Владычицы и теперь оделяет покоем и мудростью не только его, но и весь мир, взирающий на нее с благоговением и надеждой. Даже после того, как тот же скипетр возвысил самого Валентина на место Вориакса и ему тоже довелось покинуть царство обыденности и стать чем-то большим, в некоторой степени, не человеком уже, а мифологическим персонажем, он продолжал благоговеть перед нею, поскольку не благоговел перед собой. Корональ ли, нет ли, он просто не мог внутренним взором смотреть на себя с тем же благоговением, с каким на него смотрели другие, а он сам – на Владычицу.

И все же, прежде чем перейти к высоким материям, они поговорили о семейных делах. Валентин рассказал все, что знал, о том, как живут ее сестра Галиара и брат Сайт Стийский, о Диввисе, Мириганте и дочерях Вориакса. Она поинтересовалась, часто ли он посещает старые фамильные земли в Халанксе, и радостно ли ему жить в Замке, и сохраняется ли любовь между ним и Карабеллой. Напряженность, ощущавшаяся поначалу между ними, растаяла, и он почти чувствовал себя обычным человеком, каким-нибудь мелким аристократом из Замка, явившимся с визитом к любимой матери, давно сменившей климат, но продолжающей интересоваться новостями из дома. Но долго притворяться, что они не те, кто есть, было невозможно, и когда разговор все же сделался принужденным, Валентин произнес совсем другим тоном:

– Мама, почему ты не позволила мне прибыть к тебе, как положено? Не подобает Владычице покидать Внутренний храм и самой посещать Семь стен.

– Тратить сейчас время на формальности просто неразумно. Мы не успеваем за событиями; нужно действовать безотлагательно.

– То есть у тебя есть новости с Зимроэля?

– Конечно. – Она прикоснулась к ободку. – Вот это приносит со скоростью мысли мне новости отовсюду. Ах, Валентин, на какое же несчастное время выпало наше царствование! Когда ты отправился в паломничество, я предвкушала увидеть тебя радостным, но вот ты здесь, и я чувствую в тебе только боль, сомнения и страх перед будущим.

– Что ты видишь, мама? Что нас ждет?

– Неужели ты считаешь, что я способна каким бы то ни было образом предвидеть будущее?

– Ты яснее, чем кто-либо другой, видишь настоящее. И как сама только что сказала, получаешь известия отовсюду.

– То, что я вижу, окутано мраком и туманом. Причины треволнений, охвативших мир, недоступны моему пониманию. Порядок вещей снова оказался под угрозой. А корональ впал в отчаяние. Вот, какую картину я вижу. Валентин, почему ты отчаиваешься? Ты же сын Дамиандана и брат Вориакса, а эти люди не знали отчаяния. Отчаяние не свойственно и моей душе, да, уверена, и твоей.

– За короткое время, что я пробыл здесь, мне стало известно, что в мире происходят великие треволнения, как ты сама все это назвала, и положение становится все тяжелее.

– И это повод для отчаяния? Это должно лишь подхлестывать в тебе стремление урегулировать положение, что однажды тебе прекрасно удалось.

– Однако уже второй раз за время моего правления Маджипур постигают беды. И сдается мне, – продолжил он, – что мое правление несчастливое и станет еще несчастливее, если масштаб неурожаев, голода и панических миграций будет усиливаться. Боюсь, нет ли на мне какого-нибудь проклятия.